Место (СИ)

«Кажется, мне удалось застрелить последних. Уже два часа совершенно тихо. Впрочем, это уже ничего не меняет. Когда ЭТО произойдет со мной — лишь вопрос времени.

Шевцов, когда мы виделись в последний раз, говорил, что надо поджечь дом, чтобы уничтожить заразу. Какая глупость! И даже не потому, что наш дом — это капля в море, точнее, в лесу; даже если огонь перекинется на него, весь он точно не выгорит. Просто на самом деле нет никакой заразы. Это не инфекция, не радиация, даже не болезнь в медицинском смысле. Это… это то, что внутри нас.

Сейчас, вспоминая погибших, я понимаю, что, если бы я вздумал рисовать на них карикатуры, то как раз изобразил бы что-то в этом роде. Прежде я бы не отважился доверить такое бумаге, но теперь какая разница… Бездарь Секирин, навязанный нам исключительно ради идеологического окормления — типичный клоп-паразит, только и способный, что сосать чужие соки, а к самостоятельному существованию непригодный. Демушкин, заваливший меня доносами на остальных и наверняка настрочивший вдвое больше доносов на меня самого — и в самом деле какая-то помесь крысы с ползучим гадом. А Пахомов был-таки порядочной свиньей. Et cetera, et cetera. Это место не творит зло само по себе — оно лишь проявляет нашу подлинную сущность… Да, от некоторых я не ожидал того, во что они превратились. Ну что ж — моя проницательность далеко не идеальна.

Я не стану дожидаться собственного приговора. Я знаю, что виновен, и виновен во многом. Начиная от моей самонадеянности с самого начала и кончая приказом стрелять по своим бывшим коллегам, отданным без раздумий тогда, когда они еще не проявили никакой агрессии. Но я хочу умереть человеком. У меня как раз осталась последняя пуля. Не прошу ничего никому передать — все равно отсюда нет дороги назад.

Прощайте, кто бы вы ни были, читающие мои записи. Поможет ли вам то, что вы узнали?

Боюсь, что нет».

Чья-то рука легла Евгению на плечо.

Он заорал и шарахнулся, едва не свалившись со стула — в полной уверенности, что это костяная длань поднявшегося за спиной хозяина кабинета. Однако рядом с ним стояла бесшумно подошедшая Алиса.

— Предупреждать надо, — сконфужено пробурчал он. — Ты что, окликнуть не могла?

— Извини, — она, кажется, тоже смутилась. — Я забыла, что ты не чуешь.

— Ты же не хотела заходить сюда?

— Тебя долго не было. Сначала ты ломал окна, а потом… слишком долго тихо.

— Я читал, — он показал ей тетрадь и тут же вернулся к самому главному: — Алиса, эти монстры… другие… на самом деле люди! Бывшие люди, попавшие сюда…

— Да, — спокойно подтвердила девушка.

— Ты знала?! Почему ты не сказала мне?!

— Я сказала. Сразу. Это место, где каждый становится собой.

Да, понял Евгений. Озабоченный мачо превращается в «рогатого» — недаром по-английски это так и называется «horny». Тупая потребительница женских журналов — в грудастое страшилище, едва не изнасиловавшее его у озера. Те, кто ни к чему не относится серьезно, «стебушники», интернет-«тролли» — в натуральных троллей-хохотунчиков, которым всегда смешно. Обжоры-толстяки… ну и так далее. Кто-то становится бараном, кто-то муравьем, кто-то — и вовсе деревом…