Место (СИ)

— Потапчук, — вспомнил он. — Вагоновожатый. Он остался человеком. Правда, за какие-нибудь минуты, если не быстрее, превратился в старика — видимо, такой была его истинная сущность…

— И где он теперь? — осведомилась Алиса.

— Он умер, — вынужден был признать Евгений. — То ли от старости, то ли от ужаса… скорее, от того и другого.

— Вот видишь. Разве ты хотел бы занять его место?

— Нет, но… откуда следует, что это единственная альтернатива? Может быть, я отделаюсь… ну, каким-нибудь мелким изменением… цвет глаз или волос там… вдруг я в душе всегда был блондином… У меня ведь уже и не чешется ничего! — добавил он с радостным удивлением, только сейчас осознав этот факт.

Алиса ничего не ответила. Просто смотрела на него, как чужой человек смотрит на больного последней стадией лейкемии ребенка, который рассказывает, кем станет, когда вырастет.

— Ну что ты так на меня уставилась?! — потерял терпение Дракин. — Не веришь мне? А откуда ты можешь знать? Другие? Неполная индукция — не доказательство!

— Потрогай свой нос, — сказала она.

Евгений схватился за нос. Никакой боли или иных неприятных ощущений он не почувствовал. Разве что на нос что-то налипло. Какая-то шелуха. Возможно, листок с дерева, или клочок бумаги из здешнего мусора… Евгений легко снял это и хотел бросить на пол, но — скорее даже из рефлекторного нежелания мусорить, чем из любопытства — задержал движение и посмотрел, что держат его пальцы.

Это был окровавленный с внутренней стороны кусок кожи. Человеческой. Его собственной.

Юноша испуганно ощупал то место, откуда только что с такой легкостью снял кожу. Под пальцем чувствовалось теплое, влажное и скользкое. Боли по-прежнему не было. И… кажется, его нос стал длиннее. На один или два сантиметра.

Евгений затравленно оглянулся в поисках хоть какой-нибудь отражающей поверхности. Очки Грибовцева? Выпуклые линзы не дадут адекватной картинки… Но начальник экспедиции явно был из профессоров старой школы, едва ли он мог позволить себе выйти к подчиненным, не приведя в порядок волосы и бороду — и раз уж он не только работал, но и спал здесь, здесь же должно быть и зеркало, не разбитое во время побоища… Да вот же оно! Оно висело в углу рядом с кроватью, но так заросло пылью, что в первый момент Евгений не обратил на него внимания.

Теперь он поспешно стер пыль рукавом своей рубашки и…

Из зеркала на него смотрело неестественно бледное лицо, покрытое неровной прерывистой сеткой вертикальных и горизонтальных трещин, из которых сочилась сукровица. На месте снятого им лоскута на кончике носа, там, где когда-то появилось первое розовое пятно, теперь влажно блестело что-то черное. А может, темно-багровое, при таком освещении не разобрать.

Он впился взглядом в свои руки, затем торопливо расстегнул и распахнул рубашку на груди. Там тоже уже обозначились первые темные прожилки, которым, очевидно, предстояло стать трещинами…

— Что это? — произнес Евгений беспомощно-жалобным голосом.

— Я не знаю, — ответила Алиса. — У всех бывает по-разному.

— И сколько мне осталось? — глухо спросил он. — До того, как…

— Думаю, теперь уже немного.

Да, записи Грибовцева это подтверждали. После того, как изменения переходят во внешне заметную фазу, процесс обычно ускоряется…

Что-то холодило ему голый живот. Заткнутый за пояс «наган». Выход, избранный Грибовцевым… Правда, патронов не осталось. Но на этой базе достаточно способов покончить с собой. Повеситься на проводе или перерезать вены чем-нибудь острым…

С полминуты Евгений обдумывал эту мысль с отрешенным спокойствием, словно дело касалось какого-нибудь персонажа компьютерной игры. Но затем на него накатил ледяной ужас, который охватывает всякого, кто задумывается над истинным значением слов МОЕ НЕБЫТИЕ НАВСЕГДА.

«Но это произойдет в любом случае, — сказал он себе. — И не через десятки лет, а сейчас. Если я превращусь в какую-нибудь тупую скотину — это та же самая смерть, смерть личности, и не важно, что жизнь тела продолжится. Проклятье, именно сейчас, когда я, может быть, придумал гениальную теорию! И мне даже некому передать свои идеи! Алиса все равно ничего не поймет…»

Его взгляд упал на раскрытую тетрадь, по-прежнему лежащую на столе. Там оставалось еще достаточно чистых листов. И где-то в столе еще наверняка есть бумага для машинки.