Место третьего (СИ)

Бинго! Твой пинг-понг, Соби, только что сыграл против тебя, пропустил ты свой мячик. Именно так и обнажаются слабые места противника в поединке. Бьёшь по разным точкам, пока не попадаешь в болевую. Мы, конечно, не противники в Системе, но то, что это его уязвимое место, видно сразу. Едва он услышал мой насмешливый вопрос, брови изогнулись под болезненным углом, ресницы вздрогнули, а в глазах — плохо скрываемый страх. Боишься, что я буду против и запрещу тебе заниматься бумагомарательством, или на чём ты там создаёшь свои «шедевры»? Что ж, поздравляю, Агацума. Вот на этом твоём страхе я смогу ещё долго играть, ты сам виноват.

— Нет, мне всё равно, чем ты занимаешься. Пока это не мешает тебе выполнять обязанности Бойца, — в качестве гарнира — выразительный взгляд.

Соби опускает голову. Он понял, что я понял. И понял, что сам проговорился.

— Служить тебе — моя главная задача. Ничто не помешает ей, обещаю.

А Агацума сам — тот ещё межстрочечник. У Ритсу что ли набрался? В этой формальной бездушной фразе на самом деле всё: и извинение, и вопрос, и немая просьба.

— Не забудь о своём обещании, — криво ухмыльнувшись, обхожу его, но Соби почему-то всё никак не может со мной распроститься.

— Сэймей.

Лениво оглядываюсь.

— Ну чего тебе ещё?

— Ты забыл о наказании.

Ресницы—ноздри—кадык—пепел… Эта картинка так чётко проносится перед глазами, что мне кажется, я могу видеть себя со стороны. Только у меня нет сигареты. Вместо неё — рукав куртки, который сжимают пальцы. И кровь опять бьёт в лицо. А вот лицо Агацумы не выражает совершенно ничего — застывшая восковая маска. Его не выдают ни глаза, ни губы, ни один мускул, даже кисти рук свободно висят по бокам, и кончики пальцев окаменели.

С каким-то благоговейным ужасом ощущаю, как колышется нить Связи, беспокойно натягивается и тут же ослабевает, натягивается вновь… Не представляю, о чём в эту минуту думает Соби, но мысли явно расходятся с его спокойным внешним видом.

Я же чувствую, Соби. Правда, пока не знаю, что именно, но чувствую. Я принимаю от тебя какие-то неясные зашифрованные сигналы. Где-то среди них есть и моя самая важная переменная, но это не тот момент, когда мне хочется её искать. Не представляю, чего боюсь, но, когда такое происходит, мне кажется, что я иду по знакомой с детства лестнице, и там, где раньше была скрипучая ступенька, вдруг оказывается пустота. Не уверен, что готов туда сейчас нырнуть. Пока проще вытащить ногу и идти дальше, не глядя вниз.

— Запомни раз и навсегда, Соби. Не лезь в дела, которые тебя не касаются. Особенно — если это мои дела и если твоё участие в них не требуется. Понятно? — он послушно кивает. — А теперь просто вали домой и подумай над значением слова «самоволие»! — уже развернувшись, насмешливо добавляю: — У тебя впереди будет целая бессонная ночь тягостных раздумий и мучений из-за чувства вины. Художник хренов…

Через два с половиной шага слышу ровное:

— Да, Сэймей. Спокойной ночи, — но ничего не говорю в ответ.

====== Глава 14 ======

У моего организма есть одно очень полезное свойство — как правило, я отрубаюсь, едва голова касается подушки. Что бы ни случилось и что бы ни предстояло наутро: битва, экзамен, поездка — ложусь и мгновенно засыпаю. Но этой ночью со мной явно что-то не так. Спать хочется до одури, однако, забравшись в постель и закрыв глаза, понимаю, что просто не могу уснуть. Принимаюсь ворочаться, устраиваясь поудобнее, откидываю одеяло, чтобы основательно замёрзнуть, а потом укутаться в него и согреться — это должно помогать. Но ни в какую. Прикидываю, не почитать ли полчаса, но сил нет даже на то, чтобы держать глаза открытыми и сидеть ровно. Я хочу, очень хочу спать, но уснуть не получается. Это, кажется, и называется настоящей бессонницей.

При всём при этом в голову лезут какие-то совершенно расплывчатые мысли, я даже не могу сообразить, о чём думаю. Просто знаю, что мозг работает, совершая привычные операции, и не даёт отключиться, но на поверхности сознания всё кристально чисто и прозрачно. Вдобавок на душе тяжело и тревожно, томительно. Ощущение такое, будто мне срочно, ну вот просто сию секунду, нужно попасть в какое-то определённое место — и это вопрос жизни и смерти! — но я заперт в комнате и выйти не могу. И наполняет такое отчаяние, что хоть на стену лезь. А тревога всё усиливается, плавно сменяется уже без малого паникой, и откуда-то из самой глубины поднимается омерзительное чувство, что я сделал что-то не так, допустил ошибку, но она непоправима. Я облажался целиком и полностью, я всё испортил и повернуть время вспять не могу. Правда, никак не соображу, что именно я сделал не так и что, в сущности, нужно исправить: сонный разум ответа не выдаёт, — но грызёт по-страшному. И спать… дико хочется спать… Это не сон и не бодрствование — это мучительное вязкое пограничное сознание, когда не можешь ни успокоиться, ни проснуться окончательно.