Место встреч и расставаний

В последнюю, но не менее важную, очередь я склоняю голову перед моими замечательными сестрами по сборнику «Центральный вокзал»: Мелани Бенджамин, Дженной Блум, Амандой Ходжкинсон, Пэм Дженофф, Сарой Джио, Кристиной Макморрис, Элисон Ричман, Эрикой Робак, Карен Уайт и Кристин Ханна. И отдельные аплодисменты Кристине Макморрис (она же – Божья коровка 2), которая продвигала эту антологию от мечты до книги, которую мы теперь держим в руках. Я удостоена чести стоять рядом со всеми этими великими писательницами и имею счастье называть их верными подругами. Группа сестер по «ЦВ» раскачает этот дом своим буги-вуги с фанфарами и маракасами. И я обязательно принесу альпийский рог.

«Комната поцелуев» Мелани Бенджамин

Как же неловко-то! Ей нужно было идти к информационному стенду, прямо возле палатки «USO», забитой нетерпеливыми военнослужащими, и спросить, где она находится.

– Вы не подскажите, как попасть в «Комнату поцелуев»? – спросила Марджори. На ее щеках медленно расцвел румянец, несмотря на то что она понимала, насколько она милая, и даже скорее именно из-за этого.

– На той стороне главного вестибюля. – Скучающий господин указал в дальний угол. – Возле платформы, куда прибывает «Двадцатый век лимитед»[54]. Не промахнетесь. Там целая толпа ожидающих.

– Ясно, – неуверенно проговорила Марджори.

Она была не из города, или, по крайней мере, не из этого города. Она гордилась тем, что жила в Филадельфии, но при этом довольно хорошо осознавала, насколько он уступает по значимости Нью-Йорку. И все же ее нельзя было назвать провинциалкой, поэтому девушка смело двинулась через толпу в нужном направлении, не позволяя себе останавливаться и глазеть на бескрайний вестибюль с такими высокими потолками, необъятный и все же плотно забитый точками для чистки обуви, газетными киосками, ресторанами, барами и людьми. Как же много тут было людей! Каждое Рождество родители брали Марджори и ее сестер в Манхэттен, чтобы посмотреть какое-нибудь представление и пройтись по магазинам. Но они всегда прибывали на Пенсильванский вокзал, а не на Центральный.

Сегодня она впервые приехала в город одна – уже не ребенок, которого холили и лелеяли родители и с трудом переносила старшая сестра. Сегодня она не ждала, что отец купит ей билет и даст на чай носильщику, и не следовала определенной для нее родителями программе, которая никогда не менялась: сначала на такси до Эмпайр-стейт-билдинг, чтобы поглазеть на него (но ни в коем случае не подниматься на лифте наверх); затем прогулка по Пятой авеню и рассматривание витрин; следом – дневной спектакль в «Радио-сити-мьюзик-холл»; и, наконец, ужин в кафе-автомате, но не потому, что это единственное, что они могли себе позволить, а просто потому, что это было весело и непривычно. Марджори и ее сестра Паулина постоянно заказывали что-нибудь поесть, засовывая пятицентовики в прорезь – и как по волшебству появлялись тарелки или миски с дымящейся, хоть и какой-то безвкусной, едой: тушеная фасоль, макароны, сыр, вялая стручковая фасоль.

На обратном пути – после тяжелой, горячей пищи, когда ее ноги горели, словно она гуляла по горящим углям, а не по мощеным городским тротуарам; когда глаза краснели и чесались, будто они уже не могли смотреть на очередную головокружительную картину, – Марджори начинала клевать носом, и когда наступало время выходить на своей станции, мама нежно ее расталкивала.

Но это происходило еще тогда, когда она была ребенком. Теперь же восемнадцатилетняя Марджори Кёнегсберг появилась в этом городе, как взрослая, как женщина. С дорогой визитной карточкой в руке она шла на назначенную ей деловую встречу. Назначенную в «Комнате поцелуев».

Толпа, подхватив Марджори, тянула ее в другой конец главного вестибюля, где разбивалась на несколько потоков, торопливо растекавшихся к разным платформам. Марджори развернулась и заметила в углу большое, не совсем гармонично отходящее от основного вестибюля, помещение: розовый мрамор, деревянные скамьи с высокими спинками и завеса сигаретного дыма, – набитое ожидающими. Женщины, мужчины, дети, старушки в уродливых, украшенных цветами шляпках; все спокойно – или неспокойно, – сидели, читали журналы или поглядывали на часы, словно они могли усилием воли поторопить их. В одном углу помещения находился лифт, выглядевший так, словно его установили уже после строительства, – он смотрелся маленьким и совершенно неуместным.

– Извините, это… я имею в виду, может это быть «Комнатой поцелуев»? – прошептала Марджори сидящей на краю скамьи женщине с мятым и отсыревшим бумажным пакетом в руках.

Женщина уставилась на нее с таким видом, будто не находила слов для ответа, и Марджори почувствовала, что по ее лицу снова расплывается румянец. Она уже готова была развернуться, а возможно, и побежать от нее прочь, когда женщина коротко кивнула, а затем раскрыла свой пакет, заглянула внутрь, а потом снова закрыла его и завернула поплотнее, словно хотела помешать тому, что сидело внутри, убежать.