Место встреч и расставаний

– Я бы мог посоветовать вам позвонить за счет принимающей стороны, но, думаю, боссу это не понравится, – признался мистер Холмс со скорбной улыбкой. Он не отличался красотой, решила Марджори, наконец справившись со своим волнением настолько, что смогла оценить его спокойно, как любого другого мужчину. Она предположила, что он несколько моложе ее отца – седины в волосах не наблюдалось, но на макушке шевелюра поредела. Его лицо, с носом, похожим на картофель, и до нелепости румяными щеками, было довольно полным. Но он буквально сочился уверенностью; его глаза казались невероятно проницательными, несмотря на то что были довольно маленькими. Сейчас же он, прищурив эти глаза, смотрел на нее. Она вздернула подбородок и встретила его взгляд, усиленно стараясь расширить свои, и без того большие, глаза и изобразить на лице лучшую улыбку в стиле Вивьен Ли.

Мистер Холмс не улыбнулся, но он кивнул с понимающим видом.

– Как вариант, мы могли бы сесть где-нибудь, выпить содовой и обсудить все это. Что скажешь, дев… в смысле, мисс Кёнегсберг?

Марджори втянула в себя воздух, радуясь, что вопрос задали ей, а не ее родителям. Потому что она знала, как нужно обращаться со своим отцом; этот способ решения проблемы всегда рекомендовала мама. «Используй метод завершения на основе допущения[63], Марджори. Не спрашивай у него разрешения, просто делай, что тебе хочется, и позволь ему думать, что это его идея».

Поэтому Марджори без тени сомнения произнесла:

– Думаю, это было бы прекрасно, правда ведь, мам? Пойдемте в «Шуберт». Тебе же нравится их мороженое, пап; я знаю, ты и сам хотел его предложить. А пока дайте мне минутку, я переоденусь и возьму пальто.

И она медленно, грациозно повернулась и не спеша пошла прочь, разорвав небольшой круг своих коллег-артистов, которые еще совсем недавно внушали ей такой восторг. Теперь, с появлением всего одной визитки, все изменилось; они сейчас выглядели незаметными и заурядными. Обреченными провести свои жизни с Нарбертским театром. Ей нужно не забывать заходить к ним время от времени, потому что им будет полезно видеть, какого успеха добился один из них.

Марджори не спеша сняла костюм, промокнула лицо платком, чтобы смягчить сценический макияж, вернуть губной помаде более натуральный оттенок вместо того ярко-красного цвета, который ей сказали использовать. Она снова попудрила лицо, побрызгала шею, запястья и подмышки духами, облачилась в довольно элегантную, к счастью, уличную одежду: гофрированную блузку, расклешенную шерстяную юбку и жилетку темно-изумрудного цвета, который так шел ее глазам.

Затем она присоединилась к своим родителям и мистеру Холмсу, заставив себя не гадать по поводу того, о чем они могли разговаривать в ее отсутствие. Сев в свою машину, мистер Холмс поехал за Кёнегсбергами до «Шуберта» – шумного кафе с блестящими металлическими прилавками, яркими красными табуретами и полированными черно-белыми полами. Оно выглядело совершенно шаблонным, – городок-то небольшой, – но это была идеальная обстановка для молодой, большеглазой честолюбивой кинозвезды.

Они сделали заказ. Марджори с матерью сидели в одном углу кабинки, мистер Холмс и отец – в другом. Они слушали отрепетированную речь мистера Холмса. Пару раз в год его отправляли в разные места, и даже в подобные «медвежьи углы» (мистер Кёнегсберг возмутился при этих словах), чтобы посмотреть конкурсы красоты и местные постановки. В «MGM» были уверены, что теперь, когда война закончилась (Японию победили месяц назад), должен произойти большой всплеск популярности кинофильмов, и им требовались звезды. Некоторые из старых звезд («Ну вы же знаете, о ком я: Кэтрин Хепбёрн, Марлен Дитрих и даже Гарбо»), блиставшие до войны, теперь вышли в тираж – все, капут. Студия нуждалась в молодых, привлекательных созданиях, новых лицах, соответствующих новому торжествующему настроению. И это была работа Эйба Холмса, счастливого семьянина, не любящего уезжать от своей жены и дочери («чтобы таскаться по всей стране, но работа – это работа, вы же меня понимаете, сэр?»), находить эти новые лица и везти их либо в Нью-Йорк, либо в Голливуд на кинопробы. Естественно, все расходы оплачивались; все затраты на поезд или остановку в отеле – возмещались. Все было совершенно законно, честь по чести; «Ну а что? Аву Гарднер открыли таким способом, ты знаешь эту историю, дев… в смысле мисс Кёнегсберг?»

Все трое взрослых повернулись к Марджори. Та застенчиво улыбнулась, потупила взгляд и отпила молочный коктейль, после чего кивнула. Конечно же, она знала, как открыли Аву Гарднер: сначала ее фотографию увидели в окне какого-то фотографа, а затем – кинопробы в Нью-Йорке. А теперь она была замужем за Микки Руни! Или это был Арти Шоу? Марджори немного запуталась. Но ведь Ава Гарднер занимала видное место в журналах для любителей кино и двигалась к своему статусу звезды, и она проходила кинопробы прямо в Нью-Йорке, как мистер Холмс предлагал теперь ей – Марджори Кёнегсберг!