Место встречи изменить легко

Бандит неторопливо подошел к подоконнику, на котором по-прежнему толклись сытые голуби. Он отломил кусочек «Торжества земледелия» и раскрошил его на подоконнике. Голуби, громко урча и отталкивая друг друга, кинулись клевать шедевр.

— Не надо! — завопил Леонтий, скрежеща зубами. — Не надо голубям! Они ничего не понимают в искусстве!

— Я тоже не понимаю, — честно признался прилизанный. — Так что, вспомнил, кто была та баба?

Леонтий закусил губу, мучительно пытаясь найти выход из ужасного положения.

— Гули-гули-гули! — Прилизанный отломил голову у одного из центральных персонажей композиции и покрыл подоконник новым слоем крошек. Голуби прибывали с шумом и гвалтом, как депутаты на заседание.

— Что, не вспомнил?

— Не на-адо! — простонал Хвощ, следя, как отвратительные птицы склевывают плоды его работы.

— Надо, Леня, надо, — возразил бандит и отломил еще более важную деталь скульптуры.

— Вспомнил, вспомнил! — взвыл Леонтий, перекосившись от страданий.

— Говори! — Бандит повернулся к нему и поднял руку с оставшейся частью композиции.

— Как зовут — не помню, — начал Леонтий, и прилизанный снова угрожающе двинулся к подоконнику. — Но я знаю, где она живет! — победно выпалил художник.

Пришлось подробно рассказать, где именно вчера он высадил свою спутницу из такси.

Генеральша Недужная вышла из подъезда и огляделась.

На улице было определенно тепло, так что вполне можно было переходить на летнюю форму одежды, но генеральша отличалась природной недоверчивостью. Эту недоверчивость она выработала за долгие годы беспорочной службы, пронесла сквозь годы и расстояния, укрепила в отдаленных гарнизонах и очень гордилась этим своим качеством. Она не доверяла людям и организациям, не доверяла средствам массовой информации, не доверяла погоде и потому не спешила со сменой формы одежды.

«Еще похолодает! — уверенно говорила генеральша соседям, которые призывали ее оставить дома теплое демисезонное пальто и переодеться в трикотажную кофту. — Вот увидите, еще снег выпадет!»

Генеральша пользовалась в доме непререкаемым авторитетом, так что соседи после ее слов недоверчиво выслушивали очередной оптимистический прогноз и тоже одевались теплее.

Надо сказать, одному человеку в своей непростой жизни она все же верила. Она верила генералу Недужному, своему покойному супругу, но тот ее доверия не оправдал. Генерал скончался, не согласовав это решение с женой и оставив ее без поддержки, без твердого мужского плеча. Впрочем, собственные плечи генеральши тоже были достаточно твердыми.

Мадам Недужная жила в одном подъезде с Катериной Дроновой, точнее, с ее мужем профессором Кряквиным. Саму Катерину генеральша не одобряла.

Она не одобряла того, что Катерина поздно встает и поздно ложится. Не одобряла ее манеру одеваться. Ее голос. Ее друзей и знакомых. Особенно горячо она не одобряла Катин род занятий. Проще было бы сказать, что генеральша в Катерине одобряла. Ни-че-го.

Итак, генеральша Недужная вышла из подъезда и огляделась.

На вверенной ей территории царил относительный порядок.

Дворничиха Зинаида мела дорожку, знакомые пенсионерки грелись на солнышке, обсуждая неуклонно падающую нравственность соседей, трехцветная дворничихина кошка неторопливо шла вдоль дома, соблюдая правила поведения в общественных местах. Даже голуби вели себя достаточно скромно.

Генеральша сделала шаг вперед. В эту самую минуту рядом с ней остановилась незнакомая черная машина.

Дверцы машины распахнулись, и на тротуар выскочил удивительно неприятный человек — весь какой-то поношенный, потертый, бывший в употреблении, с обвислыми щеками, заросшими трехдневной щетиной. Самым отталкивающим в нем были глаза, которые смотрели в разные стороны, отчего создавалось впечатление, что этот тип собирается вот-вот соврать, причем и сам себе не особо верит.

— Бабуля, — проговорил поношенный, развязно усмехаясь и глядя одним глазом на генеральшу, а другим — на трехцветную кошку, — бабуля, вы в этом доме живете?

— Что? — Генеральша была потрясена до глубины души. — Что ты сказал, салабон несчастный? Это где ты здесь, интересно, бабулю увидел? Равняйсь! Смирно! Руки по швам! Видеть грудь четвертого человека! Кругом — марш! И чтобы я тебя в этом дворе больше не видела! Тоже мне, внук нашелся!

За долгие годы, прожитые рядом с покойным генералом, Недужная выработала настоящий командный голос. От ее голоса шарахались коровы и гаишники, слетали галки с церковных крестов и головные уборы с головы у солдат-первогодков, лопались граненые стаканы и электрические лампочки.

Потертый незнакомец отлетел к своей машине и разинул рот, как выброшенная на берег рыба.

Тут же ему на подмогу выскочил другой мужчина, несколько более приличной наружности.

Этот был худым, высоким и удивительно узкоплечим. Он был затянут в узкий черный плащ, как тонкая венская сосиска в упругую оболочку. Голова у него была тоже узкой, с прилизанными бесцветными волосами и маленькими, глубоко посаженными глазками.