Метафизическое кабаре

— О подземная богиня! — решительно произнес фотограф. Определенно, он чего-то добивался. Голос его дрогнул. — Многоглазая, многогрудная — нет, многогрудая, — поправился он, покосившись, слушает ли Илонка. — Питающая, округлая, тучная, — он повертел картошину. Он угодил в самую точку: Илонка вздрогнула при слове «тучная». Она безрезультатно пыталась похудеть.

— Мать наша подземная, кормилица. Богиня Кибела. А мы, вместо того чтобы смиренно опуститься перед тобой на колени в бороздах, задираем головы и говорим евреям… иудейскому богу: Отче наш…

Фотограф с почтением положил картошину на тарелку. Илонка стучала еще громче. Не дождавшись ее милостивого взгляда, он вышел, хлопнув дверью.

— А этот чего?

— Наверное, ревнует, — Илонка заперла дверь на ключ. — Ты ничего не знаешь? Куда ты подевалась?

— Работала. А что я должна знать?

— Я выхожу замуж. В синагоге, — спокойно сообщила она. Огласила неизбежную действительность. После двух-трех неудачных помолвок она жила в святом воздержании. И вот вдруг…

— Блин! — вздохнула я. — За кого?

— Милейший парень. Инженер из Лиона.

— Инженер? — что-то тут было не так. Поэтичная Илонка и инженер? — Где вы познакомились?

— Он знакомый моих кузенов.

— Тех, что устроили меня на работу в отель?

— Угу. Говорю тебе, он чудный.

— Не скучно тебе будет с инженером?

— Но ведь это здорово — взаимно дополнить друг друга.

— Разминуться, — бессмысленно договорила я. Инженер много зарабатывает, деньги скучными не бывают.

Свадьба должна была состояться через два месяца. Церемонии с балдахином и раввином пожелал инженер. Для неверующей Илонки, воспитанной в фундаменталистски-светских школах Франции, обряды были экзотикой. Битье рюмок, ритуалы на древнем языке она воспринимала постольку, поскольку они касались ее свадьбы. С тем же успехом церемония могла быть на суахили. Она немного боялась встречи с раввином. Обрадовалась моему визиту. Подумала, что если я защитила диплом по иудео-христианскому гнозису, то сумею помочь ей пройти добрачное обучение.

Раввин захотел видеть невесту. Илонка надела длинное яркое платье, заплела косу и накинула купленную на базаре кофту. Примерно так мы представляли себе приличную довоенную невесту из местечка.

Раввин был реформистский и неортодоксальный, визит перед браком — формальностью. Я ждала в коридоре раввината состоятельного XVI района. Из-за дверей кабинета доносился все более раздраженный мужской голос:

— Все сейчас ломятся жениться в синагогу. Их нет ни в каком списке! Они путают микву с мицвой — какая разница, раз это модно!

— Важна духовность, — вставила Илонка.

— О чем вы говорите? Вы понятия не имеете, что такое духовность! Вы даже на стол не можете подать на шаббат!

— Простите, пожалуйста, но вспомните Симону Вайль. Она еврейка, но ее духовные искания охватывают более широкую духовную сферу, они привлекают христиан и людей неверующих.

— Что-о-о?! — праведный гнев потомка рода Леви сотряс стены кабинета. — Что вы мне тут в пример приводите! Симона Вайль, эта недоделанная психопатка?!

Мы выскочили из раввината. У Илонки на глазах были слезы.

— Фанатик, ненормальный фанатик! — мы остановились на середине Champs-Elysées у киоска с мороженым.

Раввина умилостивили кузены невесты. Инженер обещал заняться ее обращением. Сыграли прекрасную свадьбу, под шелковым балдахином, при свечах. Я купила в подарок чашки от Розенталя. Я могла себе это позволить. Илонка нашла мне новую работу. Я стала чтицей восьмидесятилетнего русского князя Владимира Колдунова. Отель по-прежнему бывал заполнен только изредка. Я ходила туда убирать один-два раза в неделю.

— Колдунов — человек с очень, очень богатым воображением, — Илонка упивалась огнем его барской фантазии. — Между нами говоря, сумасшедший, — быстро добавила она. — Тебе у него плохо не будет. Только не спрашивай его о жене. Какая-то некрасивая история. Предыдущего чтеца, студента из России, он выгнал, как скрытого коммуниста. Белые русские у него работать не будут, их уже нет. Они уже в нескольких поколениях французы.

Ходили слухи, что Колдунов торгует иконами. Он бывал богат, приглашал к себе православных сановников на икру с шампанским. Потом не имел ни гроша, чтобы заплатить прислуге и на собственное скромное содержание. Через какое-то время снова сорил деньгами. Он говорил, что получает проценты из банка. Тратит их и ждет следующей выплаты. Тратил он много. Держал кухарку, уборщицу, чтеца и церковного певчего. С певчим мы сталкивались на мраморной входной лестнице. Я приходила пунктуально и слышала последние песни.

— Давай, давай, Сережа! — гикал Колдунов, — Иисус слушает!

Высокий, худой, как органная трубка, Сережа кланялся и исчезал без единого слова. Я не знала его «разговорного» голоса. Помню только пение, похожее на звучание инструмента.

Первый вечер у князя был коротким. Он спросил, есть ли у меня рекомендации. Правда, меня рекомендовала Илонка, но бумага есть бумага.

— Мой работодатель умер. Я была секретарем Чапского.

— Знаю, знаю. Боярин Чапский. Его мать не из наших краев, не из фон Гуттенов?

— Да, Владимир Дмитриевич.