Метафизика Петербурга. Историко-культурологические очерки

Как раз в то время, вдали от истекавшего кровью Ленинграда, тихо творил молитву перед списком Казанской иконы благочестивый иерарх востока, митрополит Гор Ливанских Илия Салиб. Неожиданно в чудесном свете ему явилась сама Богоматерь и поведала о Своем постоянном покровительстве осажденному северному городу. Приехав в Ленинград при первой возможности, а представилась она только в 1947 году, владыка Илия произнес в Князь-Владимирском соборе проповедь, в которой со слезами на глазах рассказал о чудесном явлении, и в память о нем возложил драгоценное украшение на икону Казанской Богоматери … Еще в 1922 году, один из последних оптинских старцев, Нектарий послал свое благословение Петрограду, как «самому святому городу во всей России». Как видим, этот ореол не потускнел и к годам блокады, несмотря на все ее трудности и лишения. Для нашей же темы видение владыки Илии ценно и тем, что подтвердило сохранность духовной связи между Константинополем – и теперь уже Ленинградом. Ведь как мы помним, Дева Мария издревле почиталась как небесная заступница города на Босфоре.

Новый этап гонений пришелся уже на «хрущевское десятилетие», в особенности на его вторую половину, отмеченную свертыванием либеральных прожектов партии и правительства. Номенклатура брала власть в свои руки. О ликвидации церкви и речи уже не было: ее существование было признано полезным для контактов на международной арене, а в определенных пределах – и терпимым внутри страны. Советская бюрократия была даже готова пойти на включение в свои ряды церковных руководителей «высшего и среднего звена». Взамен она требовала прекращения катехизации, а пуще всего – всестороннего контроля за подбором и расстановкой кадров священнослужителей, прежде всего заботами «уполномоченных по делам религий». Не уклонившись и от этих объятий власть предержащих, церковные иерархи нашли способы выжить в новых условиях. Далее дело пошло к некоторым послаблениям. Летом 1975 года Л.И.Брежнев подписал Заключительный акт Хельсинкского совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. В соответствии с ним, советское правительство взяло на себя определенные обязательства по части соблюдения прав человека, которые не собиралось ни серьезно соблюдать, ни демонстративно нарушать. Входило туда и требование «свободы мысли, совести, религии и убеждений». В таких-то условиях церковь дожила до времен перестройки. С ее наступлением патриарх Алексий II мягко, но определенно отмежевался от «сергианства», с сожалением признавая присущий этому течению трагизм компромисса с узурпаторами власти. Пришло время выработать новую стратегию действий, а с ней и религиозное истолкование центральных событий нашей истории ХХ века: крушения православной «петербургской империи» и победы безбожной коммунистической идеологии.

Разработка этой тематики внутри страны при коммунистах была по понятным причинам крайне затруднена. Зато у религиозных мыслителей, оказавшихся после революции в эмиграции, можно найти немало мыслей, не потерявших актуальности и по сей день. В основе целого ряда влиятельных работ, обнаруживается одна базовая интуиция, которую можно представить здесь на математический манер следующим образом: «1. Дано: крушение „Третьего Рима“ – а, стало быть, и его духовной основы, в лице греко-российской веры; 2. Требуется доказать: порча пошла с некоторого этапа в истории русского православия; 3. Следствие: определив этот этап, необходимо мысленно вернуться к нему и исправиться». Подгонять под эту схему взгляды разных, тем более исключительно самостоятельных мыслителей – дело безнадежное, но как основа для беглого обзора она приемлема.