Читаем Метафизика взгляда. Этюды о скользящем и проникающем полностью

XVIII. – Оргазменное ощущение Хома Брут испытывал, когда нес на себе паночку-ведьму: «он чувствовал какое-то томительное, не приятное и вместе сладкое чувство, подступавшее к его сердцу… он опустил голову вниз и видел, что трава, бывшая почти под ногами его, казалось, росла глубоко и далеко, и что сверх ее находилась прозрачная, как горный ключ, вода, и трава казалась дном какого-то светлого, прозрачного до самой глубины моря; по крайней мере он видел ясно, как он отражался в нем вместе с сидевшею на спине старухою, он видел, как вместо месяца светило там какое-то солнце; он слышал, как голубые колокольчики, наклоняя свои головки, звенели, он видел, как из-за осоки выплывала русалка, мелькала спина и нога, выпуклая, упругая, вся созданная из блеска и трепета, она оборотилась к нему – и вот ее лицо, с глазами светлыми, сверкающими, острыми, с пеньем вторгавшимися в душу, уже приближалось к нему, уже было на поверхности и, задрожав сверкающим смехом, удалялось – и вот она опрокинулась на спину, и облачные перси ее, матовые, как фарфор, не покрытый глазурью, просвечивали пред солнцем по краям своей белой, эластически-нежной окружности… он чувствовал бесовски-сладкое чувство, он чувствовал какое-то пронзающее, какое-то томительно-страшное наслаждение», – удивительно это слияние предоргазменного ощущения с чудесностью и переступлением некой пограничной черты в мировосприятии Гоголя.


XIX. – Когда мы вожделеем женщину, она является нам в эротической ауре, это великий обман и самообман, очень напоминающий, кстати, жанр поэзии, но на нем стоит вся жизнь: мы очень хорошо догадываемся, что представляет собой наша женщина помимо ауры, и она сама о себе еще больше знает, но часы заведены, и игра началась, – правила игры вековечны и неизменны: пока женщина в наших глазах окутана аурой эротического восхищения, она чувствует себя высшим, избранным существом, сродни богини, ей достаточно любви одного мужчины, лишь бы он смотрел на нее так, как она сама хотела бы на себя смотреть, и тогда его страсть к ней и ее обожествление заменяет ей весь мир, но на тот случай, если очарование все-таки пройдет – а оно обязательно рано или поздно пройдет, ведь нет ничего уязвимей и преходящей эротической магии! – женщина заранее заботится о следующем поклоннике, и потому инстинктивно флиртует с посторонними мужчинами, – здесь сказывается принцип зеркала: женщина любит того мужчину, который своим восхищением показывает ей, наподобие зеркала, то ее отражение, которое ей самой в себе больше всего нравится, чаще всего даже помимо мужчины, который в зеркале невидим, точно вампир.


XX. – Однако в каждом сексуальном увлечении есть некая критическая точка, как в бронированном стекле: стоит ее коснуться и партнерство, которое выдержало самые невероятные жизненные испытания, рушится в пыль и прах, опять-таки: какое другое чувство между людьми обращается мгновенно в пыль и прах? никакое, кроме самого прекрасного и очаровательного: половой любви, – она вздохами, взглядами, словами и эмоциями доходит до небес, но в один прекрасный момент какой-нибудь пустяк, какая-нибудь досадная мелочь – как правило, то именно, что прежде привлекало: оттенок в голосе, звук бритвы в ванной комнате, манера Анны Карениной держать чашку кофе, далеко отставив пальцы, и тому подобное, – все это способно точно по мановению злой волшебной палочки обратить любовь в свою противоположность, собственно, подробнейшее исследование «философии критической точки в браке» и есть главная тема толстовского романа.


XXI. – Итак, мелочей, разрушающих брак и партнерство, не счесть, но стоит за ними всегда одна-единственная и главная мелочь, а именно: неодобрение связи со стороны Его Величества Оргазма, почему Он не благоволит союзу именно между этим мужчиной и этой женщиной? быть может, Он хочет им сказать на своем языке, что их совместный путь пройден и им нужно разойтись, чтобы идти другими путями и с другими партнерами, которые важнее для их внутреннего развития? а может, Он подсказывает, что вообще пора отойти от половой жизни и перейти к духовной: случай, положим, редкий, но вполне реальный? или, может, следует вовсе не обращать внимание на шепот Его Величества и жить так, как прежде, разве что предаваясь отныне соитию не раз в день, а, скажем, раз в неделю или раз в месяц? какой ответ правилен? как и везде и всегда, только тот, который мы сами для себя выбрали, но все же не следует забывать: в Его Величестве Оргазме есть что-то глубоко провокаторское, как в дьяволе, и Его Величество Оргазм заставляет нас очень часто делать вещи, о которых мы потом глубоко сожалеем.


Перейти на страницу:

Все книги серии Тела мысли

Оптимистическая трагедия одиночества
Оптимистическая трагедия одиночества

Одиночество относится к числу проблем всегда актуальных, привлекающих не только внимание ученых и мыслителей, но и самый широкий круг людей. В монографии совершена попытка с помощью философского анализа переосмыслить проблему одиночества в терминах эстетики и онтологии. Философия одиночества – это по сути своей классическая философия свободного и ответственного индивида, стремящегося знать себя и не перекладывать вину за происходящее с ним на других людей, общество и бога. Философия одиночества призвана раскрыть драматическую сущность человеческого бытия, демонстрируя разные формы «индивидуальной» драматургии: способы осознания и разрешения противоречия между внешним и внутренним, «своим» и «другим». Представленную в настоящем исследовании концепцию одиночества можно определить как философско-антропологическую.Книга адресована не только специалистам в области философии, психологии и культурологии, но и всем мыслящим читателям, интересующимся «загадками» внутреннего мира и субъективности человека.В оформлении книги использованы рисунки Арины Снурницыной.

Ольга Юрьевна Порошенко

Культурология / Философия / Психология / Образование и наука
Последнее целование. Человек как традиция
Последнее целование. Человек как традиция

Захваченные Великой Технологической Революцией люди создают мир, несоразмерный собственной природе. Наступает эпоха трансмодерна. Смерть человека не состоялась, но он стал традицией. В философии это выражается в смене Абсолюта мышления: вместо Бытия – Ничто. В культуре – виртуализм, конструктивизм, отказ от природы и антропоморфного измерения реальности.Рассматриваются исторические этапы возникновения «Иного», когнитивная эрозия духовных ценностей и жизненного мира человека. Нерегулируемое развитие высоких (постчеловеческих) технологий ведет к экспансии информационно-коммуникативной среды, вытеснению гуманизма трансгуманизмом. Анализируются истоки и последствия «расчеловечивания человека»: ликвидация полов, клонирование, бессмертие.Против «деградации в новое», деконструкции, зомбизации и электронной эвтаназии Homo vitae sapience, в защиту его достоинства автор выступает с позиций консерватизма, традиционализма и Controlled development (управляемого развития).

Владимир Александрович Кутырев

Обществознание, социология
Метаморфозы. Новая история философии
Метаморфозы. Новая история философии

Это книга не о философах прошлого; это книга для философов будущего! Для её главных протагонистов – Джорджа Беркли (Глава 1), Мари Жана Антуана Николя де Карита маркиза Кондорсе и Томаса Роберта Мальтуса (Глава 2), Владимира Кутырёва (Глава з). «Для них», поскольку всё новое -это хорошо забытое старое, и мы можем и должны их «опрашивать» о том, что волнует нас сегодня.В координатах истории мысли, в рамках которой теперь следует рассматривать философию Владимира Александровича Кутырёва (1943-2022), нашего современника, которого не стало совсем недавно, он сам себя позиционировал себя как гётеанец, марксист и хайдеггерианец; в русской традиции – как последователь Константина Леонтьева и Алексея Лосева. Программа его мышления ориентировалась на археоавангард и антропоконсерватизм, «философию (для) людей», «философию с человеческим лицом». Он был настоящим философом и вообще человеком смелым, незаурядным и во всех смыслах выдающимся!Новая история философии не рассматривает «актуальное» и «забытое» по отдельности, но интересуется теми случаями, в которых они не просто пересекаются, но прямо совпадают – тем, что «актуально», поскольку оказалось «забыто», или «забыто», потому что «актуально». Это связано, в том числе, и с тем ощущением, которое есть сегодня у всех, кто хоть как-то связан с философией, – что философию еле-еле терпят. Но, как говорил Овидий, первый из авторов «Метаморфоз», «там, где нет опасности, наслаждение менее приятно».В этой книге история используется в первую очередь для освещения резонансных философских вопросов и конфликтов, связанных невидимыми нитями с настоящим в гораздо большей степени, чем мы склонны себе представлять сегодня.

Алексей Анатольевич Тарасов

Публицистика

Похожие книги