Метафизика взгляда. Этюды о скользящем и проникающем

IV. — Неотразимая притягательность преходящности. – Любить человека, даже самого близкого – такого как жена или ближайший родственник по крови – все-таки можно только за что-то и наоборот, никакого человека нельзя любить просто так, ни за что, а ведь именно пресловутая полная бескорыстность любви есть то единственное качество, из-за которого любовь резко выделяется на фоне всех прочих душевных проявлений человека, и даже провозглашается ее (любви) неземная, а точнее, божественная природа.

Женщину, например, любят за красивые глаза, за волнующие изгибы тела, за приятный голос, за добрый нрав, за красивое материнство, за врожденную гармонию в отправлении повседневного цикла жизни, но главное, конечно, за то, что она сама любит и уважает того, кто ее любит и делит с нею постель и кров.

И если телесные причины любви стачиваются временем медленно, но неуклонно, и – что очень важно – совсем необязательно приводят к исчезновению любви, то душевные компоненты любовной связи между мужчиной и женщиной – и это самое главное – до такой степени подчиняются неумолимому космическому законы причины и следствия, что достаточно зачастую какой-нибудь незначительной на первый взгляд мелочи (а такой мелочью обычно становится простое ослабление любви или уважения с чьей-либо стороны), чтобы здание семейного или партнерского согласия мгновенно и страшно рухнуло, точно после внезапного землетрясения.

Все это очевидно, как дважды два четыре, – недаром половая любовь признается самой красивой, но и самой уязвимой и преходящей, – однако (и об этом почему-то не принято не только говорить, но даже и думать), не менее очевидно и то, что отношения между ближайшими родственниками: такими как отец и сын или мать или дочь, ничем принципиально от связи между мужчиной и женщиной не отличаются, то есть не отличаются в одном-единственном и главном аспекте любви.

Разумеется, любовь между мужчиной и женщиной в подавляющем большинстве случаев приходит и уходит, тогда как связь между родственниками упраздняется одной только смертью, но это именно связь, а не любовь – опять-таки дьявольская разница, выражаясь вместе с Пушкиным! – и в качестве эксперимента, к сожалению, отнюдь не теоретического: пусть попробует сын совсем не уважать отца или дочь ни на йоту не любить мать, – способна ли сохраниться тогда в душе отца или матери любовь?

Ни в коем случае! да, чувство отцовского или материнского долга останется, некоторое пожизненное и дружелюбное участие в жизни сына или дочери тоже останется, и забота останется, и сочувствие останется, и боль за них тоже навсегда останется, – кто же с этим спорит? но единственное и самое драгоценное, что цвело и благоухало между этими, казалось бы, самыми близкими на земле людьми, – оно завянет, как цветок, который слишком долго не получал воды.

И этот цветок есть любовь.

Но как же тогда быть с великой духовной сестрой любви: любящей добротой, этой фундаментальной буддийской добродетелью, которая одна, согласно Будде, непреходяща и не зависит от причины, потому что непреходяща и беспричинна сама природа человека?

Действительно, хотя бы раз проникнувшись «до мозга костей» сознанием обреченности любого человека страданиям – как часто невыносимым! – и смерти – как часто несвоевременной и страшной! – невольно начинаешь сочувствовать ему: даже совершенно чужому и может быть несимпатичному человеку.

А вот от этого универсального сочувствия до любящей доброты, по Будде, поистине один шаг, и мы его в состоянии сделать, но не делаем, потому что нам не нужно ничего вечного, и даже исчезновение любви – на смену которой ведь всегда приходит что-нибудь другое! – для нас не так страшно, как вечная любящая доброта.

V. — Гранатовое яблоко от Змея. – Только поставив вместо христианской любви буддийскую любящую доброту как идеал межчеловеческого общения и даже как мерило отношения ко всем прочим существам: как живым, так и неодушевленным, решается вполне удовлетворительным образом пресловутое уравнение загадки жизни, и дело тут прежде всего в том, что у любви есть множество антиномических и чудовищных двойников, без которых она не может существовать, тогда как любящая доброта своей метафизической противоположности не имеет, неопровержимым доказательством чего являются, с одной стороны, религиозные войны, инквизиция, преследования ведьм, иные римские папы, а также поголовная нравственная нечистоплотность христианских монахов, а с другой стороны, поразительное дружелюбие, душевная чистота и физическая невозможность какого бы то ни было насилия, наблюдаемые во всех буддийских регионах на протяжении столетий.