Метафизика взгляда. Этюды о скользящем и проникающем

И прежде еще, когда какая-то кукольная женщина пела в Молочном баре тот пресловутый хорал из финала Девятой, а один из его приятелей посмел прервать ее, Алекс ударил его палкой пониже пояса, – нет, какое все-таки благоговейное отношение питал этот брутальный Алекс к Бетховену! и как оно удивительно подходит не только Алексу, но и самому Бетховену!

Как известно, тема бетховенского хора – всечеловеческое братство, но здесь-то и «собака зарыта», казалось бы, что плохого в том, что люди стремятся к единству на основе однозначно положительных эмоций, мыслей или поступков? на первый взгляд все вроде бы в порядке, толстовская тема, помните? – «Все мысли, имеющие великие последствия, просты, и моя мысль тоже проста: если люди злые объединяются для того, чтобы делать зло, то почему бы людям добрым не объединиться, чтобы делать добро? ведь как просто», – добавляет Лев Толстой, точно не чувствуя глубокой иронии своего высказывания, а она здесь есть.

И более того, при внимательном рассмотрении становится очевидно, что здесь сокрыта провокация поистине космического масштаба, потому что, как показывает исторический, общественный и частный опыт, как только люди объединяются между собой, входят в тесный контакт и строят далеко идущие планы, начинаются большие проблемы: между ними возникают болезненные недоразумения, недоразумения перерастают в разногласия, разногласия во взаимную неприязнь и отчуждение, неприязнь и отчуждение в открытую и непримиримую ненависть, ну а от такой ненависти до войны и тотального уничтожения поистине один шаг, – и так было, есть и будет.

Потому что всякий раз, когда нарушается дистанция, этот единственный залог здорового отношения между людьми, жди беды, и беды громадной и непоправимой: ничто ведь так не нарушает предвечный закон дистанции, как принудительная любовь.

Иисус провозгласил любовь к Богу и к людям условием вхождения в царство Божие – и из этого вышли религиозные войны, инквизиция, охота за ведьмами и травля инакомыслящих, Великая Французская революция провозгласила принудительное равенство и братство – и тысячи голов полетели в корзину.

Что говорить? зачастую и супружеское сожительство – всего лишь по той причине, что супруги как будто бы должны любить друг друга – становится адом, а самое серьезное испытание для многолетней близости между мужчиной женщиной, это когда они должны проводить ночь и день вместе, то есть в отпуске, – статистика утверждает, что большинство разводов происходят именно после «счастливых» летних отпусков.

Вот почему Будда никогда не говорил о любви, но всегда о любящей доброте, здесь разница в оттенке, но в этом оттенке весь смысл: из любви вышло бесконечно много зла, преступлений, разочарований и недоразумений, тогда как из любящей доброты вышло одно только «прекрасное, доброе, вечное» и ровным счетом никакого зла, – это потому, что любящая доброта изначально предполагает целительную дистанцию, а дальше этого никакое отношение человека к человеку идти не может, здесь предел в самом хорошем смысле, как предельна скорость света.

Тогда как любовь, когда она самовольно и безответственно покидает райские пределы любящей доброты, вступая в рискованные политические союзы со страстью, ревностью, верой, предрассудками, честолюбивыми стремлениями так или иначе переделать мир или человека и прочими эгоистическими побуждениями, – она, то есть любовь, сама быть может того не желая проторяет стезю, о которой сказано: «Добрыми намерениями вымощен путь в ад».

Что же касается «Заводного апельсина», то бетховенская музыка в нем впервые звучит с тем зловещим сарказмом, который самодовольно признается в провокационном характере тенденциозно заложенного в ней гуманистического пафоса, ничуть этого не стесняется и еще плюс к тому дерзко надеется, что подвоха никто не заметит.

Слава богу, Стэнли Кубрик заметил, и объяснил нам, как слушать и понимать Девятую симфонию Бетховена, а вместе с нею лишний раз прояснил идею общечеловеческой любви и братства.

II. – Последнее испытание. – Есть великое множество образов любви: любовь страстная и обжигающая, любовь нежная и чуткая, любовь подтрунивающая и ироническая, любовь сострадающая и сочувствующая, любовь дружеская и тихая, любовь в безусловной и обоюдной опоре на веру или идеалы, любовь материнская, сестринская, дочерняя, любовь суровая и мужская, и так далее и тому подобное, так что сколько ни перечисляй, всегда будет только «в двух словах»: вопрос состоит в том, есть ли у любви общий знаменатель и если есть, то в чем он состоит?

Когда человек вдруг оказывается наедине с коброй, которая, будучи сама неожиданно потревожена, поднимается вдруг из куста перед ним в двух метрах, расправляет кольца и откидывает капюшон, приготовляясь к смертельному броску, – да, вот тогда, как показывает опыт людей, сумевших чудом успокоить змею и предотвратить неизбежное нападение, редчайший, драгоценный, феноменальный опыт, опыт, удающийся, как правило, только йогам или просветленным буддистам, – нужно продемонстрировать неординарный опыт любви.