Читаем Метафизика взгляда. Этюды о скользящем и проникающем полностью

И тогда, если подумать, один-единственный вариант подлинной любви приходит в голову как самый убедительный и правдоподобный: мужчина или женщина под воздействием исключительных обстоятельств и быть может только раз в жизни уже готовы изменить, но… сама судьба вмешивается и измена почему-то не срабатывает.

Такое как ни странно нередко бывает в жизни, но гораздо часто случается так, что избранные друг для друга мужчина и женщина уже до встречи делают необходимые сексуальные опыты, насыщаясь ими, так что соединившись – как правило в позднем возрасте – они вырывают у себя самих смертельное жало возможной измены, как вырывают больной зуб, – и все-таки томительное ощущение произведенной операции может оставаться в теле на протяжении всей оставшейся жизни, красноречиво напоминая о том, на какой тонкой шелковой нитке мрака держится свет любви.

Не совсем от мира сего

I. (Как же хорошо все-таки быть как все!) – Иногда кажется, что только «правильное» отношение к женщине (или мужчине) – и ничто другое! – делает из мужчины и женщины вполне «человека», всякое же другое и «неправильное» отношение превращает людей неизбежно – пусть внутренне, пусть в той или иной степени, пусть пока недоказуемо – в разного рода фантастических существ, и разве что невозможно «научно» расклассифицировать их по образу и подобию гномов, эльфов, ангелов, демонов, великанов и прочих обитателей смежных с нами миров.

Но тем не менее, основываясь всего лишь на непредвзятой интуиции, чувствуется, что когда Леонардо да Винчи смотрит на женщин как на особенно любопытных представителей флоры и фауны, когда Микеланджело бежит от них как черт от ладана, когда Чайковский в присутствии женщин не знает куда глаза девать, когда даже Лермонтов пробавляется сверхчеловеческой на поверхности и глубоко инфантильной по сути игрой в «падшие ангелы» и «печальные мадонны», когда философ Владимир Соловьев, идя по стопам нашего великого поэта, в своем мистическом романе с А. Н. Шмидт умудряется даже перейти заветную грань трагического и смешного, – итак, везде и всегда, когда мы видим подобное «неправильное» восприятие женщины, мы склонны почти против воли заподозрить его авторов в принадлежности к иным и необязательно человеческим мирам (правда, к каким именно, навсегда останется за строкой), хотя другие гиганты духа, что называется, с традиционной сексуальной ориентацией, типа Льва Толстого, Баха или Моцарта, продолжают оставаться в нашей оценке прежде всего людьми, несмотря на титанические свои достижения.

Сходным образом и на гораздо более приземленном уровне, когда мы наблюдаем, как подрастающие мальчишки, пожилые или ущербные мужчины исподтишка провожают женщину жадными и бессильными похотливыми взглядами, когда мы представляем себе (зная о том заранее), как мужчины и женщины мастурбируют в одиночку или сообща, предаются половым оргиям, занимаются классической порнографией, практикуют половые извращения, не уступающие в интенсивности, разнообразии и сладострастии смертным казням, и даже готовы отдать последние сбережения ради сложнейшей, рискованной и болезненной операции по изменению собственных половых органов, утверждая, что они «родились не в том теле», причем даже после такой операции они могут иметь половое влечение как к мужчинам, так и к женщинам, – да, вот тогда уже первоначальное представление о фантастических существах и вовсе отступает на второй план, заменяясь постепенно ощущением, что рядом с нами реально живут существа гораздо более загадочные и непостижимые, чем всякие там гномы, эльфы, ангелы, демоны и великаны.

И тогда поистине пророческая гипотеза Достоевского о том, что нет ничего более фантастического, чем самая обыденная действительность (но только при условии «неправильного» отношения к противоположному полу, следовало бы добавить), – она, эта гипотеза, кажется уже несомненной реальностью, а поскольку всегда находящиеся с нами и при нас наши же собственные половые отклонения – то есть мы сами в пограничных ситуациях или возможностях! – приводят с математической закономерностью к самым незаметным, но и самым фантастическим метаморфозам, превосходящим по результату любые порождения фантазии, постольку естественно и логично, что последние должны, так сказать, заранее упраздниться за ненадобностью, – так что недаром все эти гномы, эльфы, ангелы, демоны и великаны сызмальства и по сей день существуют исключительно в гипотетической реальности: может быть да, а может быть нет, тогда как «аномальные» в половом смысле люди, сызмальства и по сей день их с успехом заменяя, не только все плотней заполняют жизненное пространство земли, как вода заполняет сосуд, но и все больше определяют тонус жизни на этой замечательной планете.

Перейти на страницу:

Все книги серии Тела мысли

Оптимистическая трагедия одиночества
Оптимистическая трагедия одиночества

Одиночество относится к числу проблем всегда актуальных, привлекающих не только внимание ученых и мыслителей, но и самый широкий круг людей. В монографии совершена попытка с помощью философского анализа переосмыслить проблему одиночества в терминах эстетики и онтологии. Философия одиночества – это по сути своей классическая философия свободного и ответственного индивида, стремящегося знать себя и не перекладывать вину за происходящее с ним на других людей, общество и бога. Философия одиночества призвана раскрыть драматическую сущность человеческого бытия, демонстрируя разные формы «индивидуальной» драматургии: способы осознания и разрешения противоречия между внешним и внутренним, «своим» и «другим». Представленную в настоящем исследовании концепцию одиночества можно определить как философско-антропологическую.Книга адресована не только специалистам в области философии, психологии и культурологии, но и всем мыслящим читателям, интересующимся «загадками» внутреннего мира и субъективности человека.В оформлении книги использованы рисунки Арины Снурницыной.

Ольга Юрьевна Порошенко

Культурология / Философия / Психология / Образование и наука
Последнее целование. Человек как традиция
Последнее целование. Человек как традиция

Захваченные Великой Технологической Революцией люди создают мир, несоразмерный собственной природе. Наступает эпоха трансмодерна. Смерть человека не состоялась, но он стал традицией. В философии это выражается в смене Абсолюта мышления: вместо Бытия – Ничто. В культуре – виртуализм, конструктивизм, отказ от природы и антропоморфного измерения реальности.Рассматриваются исторические этапы возникновения «Иного», когнитивная эрозия духовных ценностей и жизненного мира человека. Нерегулируемое развитие высоких (постчеловеческих) технологий ведет к экспансии информационно-коммуникативной среды, вытеснению гуманизма трансгуманизмом. Анализируются истоки и последствия «расчеловечивания человека»: ликвидация полов, клонирование, бессмертие.Против «деградации в новое», деконструкции, зомбизации и электронной эвтаназии Homo vitae sapience, в защиту его достоинства автор выступает с позиций консерватизма, традиционализма и Controlled development (управляемого развития).

Владимир Александрович Кутырев

Обществознание, социология
Метаморфозы. Новая история философии
Метаморфозы. Новая история философии

Это книга не о философах прошлого; это книга для философов будущего! Для её главных протагонистов – Джорджа Беркли (Глава 1), Мари Жана Антуана Николя де Карита маркиза Кондорсе и Томаса Роберта Мальтуса (Глава 2), Владимира Кутырёва (Глава з). «Для них», поскольку всё новое -это хорошо забытое старое, и мы можем и должны их «опрашивать» о том, что волнует нас сегодня.В координатах истории мысли, в рамках которой теперь следует рассматривать философию Владимира Александровича Кутырёва (1943-2022), нашего современника, которого не стало совсем недавно, он сам себя позиционировал себя как гётеанец, марксист и хайдеггерианец; в русской традиции – как последователь Константина Леонтьева и Алексея Лосева. Программа его мышления ориентировалась на археоавангард и антропоконсерватизм, «философию (для) людей», «философию с человеческим лицом». Он был настоящим философом и вообще человеком смелым, незаурядным и во всех смыслах выдающимся!Новая история философии не рассматривает «актуальное» и «забытое» по отдельности, но интересуется теми случаями, в которых они не просто пересекаются, но прямо совпадают – тем, что «актуально», поскольку оказалось «забыто», или «забыто», потому что «актуально». Это связано, в том числе, и с тем ощущением, которое есть сегодня у всех, кто хоть как-то связан с философией, – что философию еле-еле терпят. Но, как говорил Овидий, первый из авторов «Метаморфоз», «там, где нет опасности, наслаждение менее приятно».В этой книге история используется в первую очередь для освещения резонансных философских вопросов и конфликтов, связанных невидимыми нитями с настоящим в гораздо большей степени, чем мы склонны себе представлять сегодня.

Алексей Анатольевич Тарасов

Публицистика

Похожие книги