Лакановская проблематизация «желания аналитика» призвана была не столько преобразовать психоаналитическую практику, сколько прояснить характер происходящего в ней. Лакан неслучайно обращается к этому понятию в момент двойного кризиса. С одной стороны, в нем находилось психоаналитическое сообщество, со времен Фрейда не получавшее указаний о направлении дальнейшего движения и практически сдавшее позиции анализу как умиротворяющей, благодушной практике, сосредоточенной на психическом конфликте и его разрешении аналитическими средствами. С другой стороны, его переживал сам лакановский проект, столкнувшийся с невосприимчивостью профессиональной среды к попыткам Лакана ввести отцовскую метафору. Кризис в кризисе, кризис, вызванный непониманием кризиса, – фигура, топологически сходная с введенной Лаканом в семинаре 1963 года функцией «двойной восьмерки», на внутреннем пересечении которой и располагалось то, что он назвал «желанием, лежащим в основе нашей практики».
Концепт желания аналитика претерпевал различные изменения и в конечном счете после смерти Лакана также оказался в кризисе, им же ранее предсказанном. Причиной стала внутренняя динамика того, что Лакан назвал «дискурсом университета», с которым анализ во многом сросся. На этот раз кризис был связан не с отказом от своеобразия аналитического учения, а с забвением того, какими целями и желанием была продиктована его лакановская ревизия. Желание аналитика было спасено этим кризисом от разночтений, что позволило сохранить мысль Лакана, но не предполагало никакого ее развития.
Сегодняшний консенсус вокруг желания аналитика рассматривает его как «желание анализировать» – намеренная тавтология Брюса Финка, призванная предотвратить попытки постороннего, внелакановского прочтения. Финковское требование к желанию аналитика заключается в устранении каких бы то ни было побочных мотивов, кроме собственно «аналитических». Этот жест, заслуживающий понимания, учитывая сложности с усвоением лакановского учения, тем не менее должен быть оспорен, поскольку, исключив все посторонние подходы, Финк ограничил и возможность анализировать это желание изнутри, тем самым закрыв вопрос о событии, которому мы этим желанием обязаны.
Исходный тезис состоит в том, что речь идет о желании Фрейда, проходящем свою доаналитическую фазу уже в период его работы с пациентами. Таким образом, нынешнее «чистое» лакановское понимание желания аналитика не отвечает мысли самого Лакана, настаивавшего на логическом несовпадении желания аналитика с желанием Фрейда. Этому несовпадению аналитическая теория обязана своим появлением, а субъект – надеждами на изменения, к которым Фрейд стремился в своей практике.
Перспектива изменений выводится в данной работе из лакановского концепта сексуации и ее незавершенности. Другими словами, неокончательная сформированность структур желания субъекта и обеспечивает возможность продвижения в анализе. При этом Лакан не разделял психологистских воззрений на так называемое адекватное развитие или столь же наивной веры в «перерождение». Для изменений необходима инстанция, введенная Лаканом под именем отцовской метафоры, отношения с которой субъект через собственный симптом выстраивает на протяжении всей жизни, и лишь анализ способен внести в этот процесс нечто новое, столкнув анализанта с иными формами влияния отцовского желания.
Для понимания механизма этого столкновения допустить существование «чистого и беспримесного желания анализировать» недостаточно, поскольку нечто непроанализированное, но необходимое для анализа остается как в самом аналитике, так и в осуществляемой им практике. Эта наиболее сложная мысль Лакана продолжает требовать внимания и способности продолжать теоретическую работу на ее основе.
Основные выводы:
1. Желание аналитика существует.
2. Желание аналитика не совпадает с желанием Фрейда.
3. Именно желание Фрейда лежит в наиболее глубоких структурных основаниях аналитической практики.
4. Желание Фрейда нельзя изучить, опираясь исключительно на факты биографии или, напротив, через попытки «дикого анализа» отношений Фрейда с другими значимыми членами семьи и окружения.
5. Наиболее полно фрейдовское желание реализовалось в работе с истерическими пациентами. При этом оно не являлось желанием исцелить или достичь истины бессознательного. Желание Фрейда выражалось в его влечении к объекту, в который истерическую пациентку превращала ее речь, посвященная конфронтационным отношениям с фигурой отца.
6. Данное влечение на ранних его этапах еще не было желанием аналитика, однако позволило Фрейду разработать основные процедурные аспекты анализа, включая абстиненцию, конфронтацию, сеттинговые ограничения и прочие формы отказа анализанту в удовлетворении. Источником этих ограничений служило желание Фрейда отказать истеричке наслаждаться своей протестной речью. Это желание заронило зерно противоречия в анализ, поместив в его основание нечто внеаналитическое, неизбежно сказывающееся в желании (любого) аналитика, наследующего фрейдовскому желанию.