Метафора Отца и желание аналитика. Сексуация и ее преобразование в анализе

Хотя именно перезапуску сексуации посвящает свою деятельность аналитик, нацеливаясь туда, где субъект сталкивается с ее границами, это не значит, что до прихода в анализ субъект лишен возможности наслаждаться за рамками своей несостоявшейся генитальности. Более того, представление многих аналитиков о том, что способность наслаждаться обретает свою альтернативу только в анализе, приводит к герметичности психоаналитической среды. В силу оторванности от происходящего за ее пределами в ней систематически возобновляются процессы, указывающие, в каком направлении склонен двигаться субъект, чье желание не удовлетворено генитальной перспективой. Даже у тех, кому генитальные подвиги принесли славу, всегда остается множество других источников наслаждения.

Поиски этих источников, как правило, сопряжены с различными усовершенствованиями, в которых носитель сексуации опирается на масштабные последствия использования языка. Усовершенствования эти воплощены в «образовании» в широком смысле слова, этом главном детище современности, имеющем, как известно, далеко идущие последствия. Существует распространенный в гуманитарной среде взгляд на образование, согласно которому прослушавший учебный курс субъект преисполняется гражданской сознательности, которая позволяет ему противостоять мракобесию и силам политической реакции. Однако с аналитической точки зрения прямого отношения к этим процессам образование не имеет, поскольку прежде всего обеспечивает доступ к некоторым средствам наслаждения, с помощью которых субъект стремится оставить Другого ни с чем.

Все это позволяет заново подойти к вопросу сублимации, настолько поразившему современников Фрейда, что их единственно возможной реакцией на него стало лишь бесчисленное повторение термина. Сформулировать вопрос таким образом Фрейда, по-видимому, побудила смутная догадка, что сублимация представляет собой не только облагораживание влечения, но и его ускользание от ригоризма реального отца, требующего от субъекта смириться со своей генитальностью – то есть с тем, что объект влечения доступен ему только в одном и далеко не всегда удовлетворительном виде. Субъект с этим ограничением в конечном счете не соглашается, что заставляет его искать наслаждения на стороне, вызывая неудовольствие родителя (ибо ничего, кроме презрения к занятию науками и искусствами, реальный отец питать, несомненно, не может), которое, в свою очередь, заставляет субъекта от заданного его полом пути сексуации уклониться.

Не ускользнувший от внимания Фрейда, факт этот вместе с тем привел его к признанию образования и производных от него продуктов творческой и научной активности результатом перенаправления (Umwandlung) или отклонения (Ablenkung) влечения от первичного сексуального объекта и утраты непосредственного эротического компонента. Несмотря на вызванное этим глубокое замешательство читателей, привыкших к иному разрешению Фрейдом вопроса либидо, противопоставить что-либо такому определению оказалось настолько трудно, что долгое время оно оставалось практически нетронутым в самом анализе, а за его пределами даже легло в основу популярной теории приоритета воздержания от сексуальной разрядки, вызревшей в лоне моральной философии. Немалый вклад в ее укрепление внес и сам Фрейд. Объявив сублимацию выражением высшей зрелости желания, он так или иначе отождествил ее со зрелостью иного типа, которая выражается в покорности судьбе, обрекающей желание субъекта на генитальность и сопутствующие ей общественные и супружеские обязанности.

Очевидно, что субъект, в том числе современный Фрейду, крайне далек от подобной гармонии социального и сексуального. Ей, в частности, мешало то, что объект сублимационного характера ничем по своим свойствам от любого другого не отличается. Поначалу мелькавшие у Фрейда подозрения на этот счет вскоре переросли в уверенность, которая позволила ему решительно отгородиться от популярных в его время философских рассуждений о высоком метафизическом предназначении искусства, сублимирующего сексуальную невоздержанность. Иными словами, субъект точно так же наслаждается символическими средствами – уклонениями и признаками недоступности объекта, из которых и складывается дискурс образования, как и несублимированным частичным объектом, поскольку для извлечения из него наслаждения тоже необходим специальный инструментарий. Последний Лакан находит в инстанции означающего, которая гарантирует, что субъект ничего о самой сути получаемого им наслаждения не знает и разбирается лишь в средствах его извлечения.