Омонте заплатил парижскому муниципалитету неустойку за временное прекращение движения перед его дворцом на авеню Фош, фасад которого был сплошь украшен белыми розами, доставленными по такому случаю из Италии. Перед мраморными львами у входа толпились репортеры и фотографы. В доме гостей встречали дон Сенон с супругой. Но все взоры были обращены на Туку и на Милагрос.
По случаю торжества с мебели были сняты чехлы и демонтированы-деревянные щиты, закрывавшие гобелены стоимостью в два миллиона франков. На витрине был выставлен свадебный подарок Омонте — чек на миллион франков и перевязанная Шелковой ленточкой дарственная на замок в Руане. Мать подарила бриллиант «Рекс», некогда принадлежавший австрийской императрице. От имени больного брата, находившегося на лечении в Швейцарии, молодой супруге был подарен жеребец по кличке Негус, завоевавший на скачках в Лоншане Гран При. Гости могли полюбоваться Негусом в саду, где конюший выгуливал его, держа под уздцы.
XV
Баутиста Кучальо, бежавший из поселка после забастовки, вернулся на новое предприятие, теперь уже входившее в объединенную компанию. Для удобства эксплуатации службы предприятия были переброшены на другую сторону горы Сан-Хуан-дель-Иермо, и разработки рудников «Провидение», «Орко-сунтинья» и «Голубой» велись через старую штольню Англо-чилийской компании, слившейся теперь с «Омонте тин».
Длинными рядами домишек вытянулся поселок. Городок Льяльягуа тоже разросся и, соединившись с хижинами поселка под цинковыми крышами, стал одновременно похож и на факторию, и на индейскую деревушку. Но прогресс их не коснулся: жители городка и поселка не получили электричества. По решению компании, ток прошел мимо, высоко над ними.
Кучальо приехал в один из зимних дней и увидел совершенно новую для него панораму: навесы и трубы обогатительной фабрики тянулись вдоль искусственной горной цепи бело-голубого цвета, образовавшейся из шлака и пустой породы. Вдали, у подножья горы, виднелся зеленый треугольник дамбы. Несколько ближе — крыши селения, а на склоне — симметрично выстроившиеся хижины рабочих. Но комендант поселка послал его не туда, а загнал на самый верх, на гору Сан-Хуан-дель-Йермо, где лепилась группа жалких домишек. По мере того как он поднимался, ему становилось видно, что так называемые жилища представляют собой не что иное, как квадратик земли, огороженный четырьмя каменными степами. Он продолжал подъем, пока не добрался до поселка Кальяперия, расположенного на высоте четырех тысяч двухсот метров, у линии железной дороги, на самом краю ущелья, заваленного отбросами.
Вверху он увидел людские фигуры, карабкавшиеся на четвереньках от одной пещеры к другой, словно привидения о четырех ногах.
Это были странные жилища. Над тропинкой, высеченной в скале, где зияли входы давно заброшенных штолен, угрожающе нависал огромный каменный козырек. Кучальо просунул голову в одну из пещер и чуть не задохся от дыма, который шел от жаровни, пристроенной у самого входа. Он прошел дальше и наткнулся на человека, лежавшего прямо на земле. Тогда он зажег спичку и при слабом свете пламени увидел скопище странных пещерных существ, окутанных черными клубами дыма. То были мужчины и женщины. Это был их дом.
Кучальо вышел из пещеры и балкой спустился вниз, к группе каменных домишек. Вместо крыши — листы жести, придавленные камнем: чтобы не сорвал ветер. На одной из латунных дверей была намалевана цифра 2003. Он сверил с бумажкой: это был его номер.
Несколько рабочих вышли из лачуг, дрожа от холода.
— Будешь здесь жить, товарищ?
— Да, здесь…
— Ты видел старые штольни, где живут рабочие?
В этот момент из пещеры вышла женщина в черной накидке. Она держала на руках ребенка, второй цеплялся за юбку.
— Боже мой, а куда же я теперь денусь? — спросила она на кечуа.
Рабочие зашумели:
— Даже в пещерах не дают жить. Все здесь принадлежит компании. Бедная женщина.
— Как тебя зовут?
— Мария Нина…
— Ее муж умер неделю тому назад в больнице, и комендант поселка приказал ей убираться отсюда: компании нет до нее дела.
Было шесть часов пополудни. Дожди и ветер разъели верхний слой земли, оставив на склонах длинные желтые полосы, словно следы от слез. Кучальо посмотрел на женщину: она была толста, простоволоса, лицо заплакано.
— Куда же тогда мне идти? — сказал он. — Теперь уже поздно спускаться.
— Все равно сюда пришлют другого рабочего.
Кучальо лукаво улыбнулся и, обращаясь к женщине на кечуа, спросил:
— А где я буду спать? Там, где спал покойный?