Философский взгляд на сущность народно-инструментального искусства раскрывает ее общность для всех инструментов группы независимо от формы их функционирования. Сущность одна и у фольклорного, и у академического, и у профессионального, и у любительского инструментария, если он народен в своей социальной сущности. Это единство сущности в исследуемом жанре складывается из двух противоположностей: типического и специфического. Общность представления определенного социума о типичных для ее среды инструментах и их оценка - это то, что мы называем “социальным статутом”, а особенное (специфическое), выделяющее инструмент из аналогов иных социальных групп, -“этническим”.
Типичность и специфичность - это две стороны сущности изучаемого нами явления, которые в совокупности дают понятие “народный инструмент”. То есть музыкальный инструмент становится народным тогда, когда, во-первых, социальная общность принимает его (неважно из чьих рук - индивидуального создателя или иной нации), оценивая по художественным достоинствам и способности выполнять определенные функции, во-вторых, когда в инструменте реализуется этническое своеобразие данной общности.
На основании этого умозаключения могут быть выведены важнейшие принципы анализа изучаемого феномена
:1) художественность с позиций эстетических норм данной культуры - положение, обеспечивающее социализацию инструментария;
2) полифункциональность - принцип, отражающий социальный статус;
3) этническое своеобразие - положение, отмечающее особенное в явлении.
Это общая концепция народности музыкального инструментария. Она требует конкретного анализа и детализации, поэтому следующую главу нашего исследования мы построили, исходя из вышеназванных положений и в соответствии с ними. Чтобы ее осмыслить в достаточной степени, необходимо определенное отрешение от сложившихся стереотипов и готовность к восприятию нетрадиционного взгляда на традиционное явление.
Придерживаясь установившихся теорий, мы волей-неволей обрекаем себя на традиционный образ мышления, традиционную методику анализа и оценки действительности, а также добровольно принимаем определенные нормы и ограничения, от которых не так просто отказаться, даже если исследуемое явление вышло за рамки привычных теорий. И тогда ученый начинает прятаться от действительности, прикрываясь, как щитом, традиционными положениями, концепциями и т. д. Часто это происходит естественно, по недопониманию, и тогда в мировоззрение ученого вкрадываются ошибки. Но порой начинается приспособленчество, а оно - та же ложь, только более завуалированная, значит, более опасная для науки, для поиска истины. Вступает в действие человеческий механизм самозащиты - самооправдание: я еще молод, чтобы учить других, или я уже стар, чтобы ломать привычные представления; выход за рамки традиционных теорий может помешать защите моей диссертации, получению ученого звания и т. д.
Но спросите себя: “С чем же я предстану перед Богом? Знал, но не сказал; понимал, но не учил других”. И вы убедитесь, что несчастьем можно признать единственно неисполнение Божьего предначертания, когда человек не написал предназначенную написать ему книгу, когда не бросился на амбразуру, не исполнил обета, не достиг цели и другое. Поэтому — “Va bank!”.
Глава третья
СОЦИАЛИЗАЦИЯ
В начале всякой науки не надо делать ничего другого, как рассматривать, или, правильнее, отстранив всякие размышления, всякие мнения, которых придерживаются вне этой науки, воспринимать то, что имеется налицо.
Социализация инструментария
Неисповедимы пути Господни! Если бы в пору моей юности, лет двадцать назад, какой-нибудь провидец предсказал, что я буду писать книгу, связанную с социологией музыки, не поверил бы! Любил я тогда, да и сейчас, пожалуй, конкретные знания. Всевозможные абстракции в науках об обществе, многовариантность понятий и оценок одного и того же явления, политизированность обществознания того времени навевали на меня тоску.
В меньшей степени это касалось истории. Ее здание уже построено, анализируя его по кирпичику, можно с достаточной точностью воспроизвести контуры сооружения и понять логику строительства. За это нравился классический марксизм: привлекала его стройность, цельность, глубина мысли и логика. К сожалению, другие философские учения в те времена преподносились только с точки зрения критики.