Метаморфозы рассердились

Ынбёль всё выбрасывала, продолжала молчать и взгляда на ведьм не поднимала. Её не мог напугать теперь даже Перси, который и не очень-то старался. От них с Лекси все ждали поддержки. Что они с Ынбёль поговорят, как-то успокоят. Но роковое «первая любовь» больно ударило и по ним: они ведь тоже друг у друга были первыми во всём. Но отдать Эллиота ради друг друга они были готовы. Их распирали противоречивые чувства, поэтому они предпочитали отмалчиваться.

Меньше всего в это лезли Джеб с Эшем. Их подарки были узнаваемые и не очень-то оригинальные: цветок и зеркало-подвеска. Кто-то безумно старался украсить растение блёстками, но всё осыпалось при первом же злобном взгляде. Выбрасывать горшок с розмарином Ынбёль не решилась. Она подхватила подношение, оставленное у горы чашек, прошлась по коридору, с ноги открыла дверь в комнату, где пахло влажными корнями. Остановилась.

Эш и Джебедайя подняли головы. Они сидели на полу и, кажется, разговаривали с семенами, что лежали в коробке из-под чая. Нормальное дело, но Эш так резко вскочил, будто занимался чем-то запретным и стыдливым. Помолодел на секунду. Отошёл к поднятым шторам, втёк в подоконник, затаился на виду. Это ему удавалось лучше всего — прятаться на глазах у всех. Совсем призрачным стал из-за того, что смотрел на мир сквозь призму чужих взглядов. Эш часто переживал то, что могло или не могло случиться. С ним или с другими. Жуткое или хорошее. Это выматывало. Запутывало. Когда-то он просил вонзать в него любую колюще-режущую вещь, чтобы вернуться в реальность, — в видениях он не чувствовал боли. Потом развил дар так, что ощущал даже чужие мысли.

— Что вы делали? — растерянно спросила Ынбёль, мигом растеряв свой гнев.

— Колдовали, — медленно ответил Джеб, разглядывая горшок с розмарином. — Так, подружка. Если ты хочешь сейчас бросить им, то целься во что-нибудь мягкое. Он скорее пол проломит, чем сам разобьётся.

— Зачем рассказал? — цокнул Эш. — Она в тебя им точно теперь кинет. Прощайся с мозгами.

— Не кину, — буркнула Ынбёль. — Я такое не смогу вылечить.

— Она поумнела, — ужаснулся Джеб и тоскливо покрутил акриловый шар. — Мы больше не сможем над ней смеяться.

Эш поправил тяжёлые шторы, отрезая уверенным:

— Сможем.

Ынбёль помолчала немного, переминаясь с ноги на ногу. Нервно поставила горшок к шкатулке акриловых шаров и безнадёжно рухнула на кровать. По тому, как хрустнули стебли в матрасе, стало ясно — здесь спал Джебедайя. В подушке ломались и вновь воскресали листья, поэтому из комнаты вечно тянуло чем-то земляничным, лесным.

— Мог бы ягодный куст подарить, — вздохнула Ынбёль. — Зачем мне розмарин?

— Единственная причина, — заботливо решил ответить Эш, — по которой наш цветочек дарит такие растения — они не дохнут. Эта дрянь даже в шкафах растёт. Я кучу времени убил, чтобы найти плед, а он был закидан землёй и зарос белладонной. Белладонной! Она ядовитая!

Эш непозволительно долго ругался на гордо сияющего Джебедайя, прежде чем вернуться к коробке семян. Он глядел на разноцветные крупицы, как на подопытных, и что-то шептал. Управлял их ростом. Подпитывал. Речи Верховного подействовали — ведьмы теперь пытались обмениваться знаниями и осваивать другие дары. Джебедайя сидел рядом, просто потому что сердечно переживал за семена и готов был смягчить их боль, если что-то пойдёт не так.

Ынбёль стало очень грустно.

Так уж вышло, что Эллиота нельзя не то что спасти — невозможно было даже усмирить его гибель, сделать смерть уютнее, безболезненнее. Чем кровоточивее жертва, тем сытнее получался ритуал. Поэтому Бао пробили висок. Поэтому Киану вывернули рёбра.

— Жертвы ведь тоже иногда побеждают, — вдруг сказала Ынбёль.

Эш и Джеб снова подняли головы. Переглянулись, но ничего не ответили.

Запах земляники и влажных корней вырубил Ынбёль, которая не могла уснуть три ночи подряд. Эта комната обладала удивительной магией. Может, дело было в свежести. У Лекси с Перси — вечное пекло, у Эр-Джея с Ынбёль — пыль пополам с хламом. А здесь царил особенный порядок. Гармония. Тут, кажется, были чары-транквилизаторы. Изменение сознания происходило по щелчку: у Ынбёль будто ничего не болело.

Будто.

Яростно отодрав руки и ноги от корней, Ынбёль выбежала из свежести и погнала себя в один сплошной мрак своей комнаты. Решила запереться, нырнуть в шалаш, затаиться, притихнуть. Ведь так лучше. Так — правильнее. Эту боль она хочет вызубрить наизусть.

С ног её сбил Джебедайя. Ненамеренно: просто схватил за руку, но, испугавшись, что делает больно, отпустил, и Ынбёль упала. Тут же приподнялась на локтях и диковато уставилась в лицо напротив, которое хмуро смотрело в ответ.

— Совсем плохо?

Ынбёль кивнула.

— Могу смешать успокоительное.

— Не хочу.

— Ты выглядишь мёртвой.

— Большое спасибо.

— Возьми дождевик и выходи на улицу через лавку.

Теперь хмурилась Ынбёль. Но она послушалась. Нашла жёлтый дождевик, застегнула пуговицы, накинула капюшон и потащилась через завалы лавки. Очутилась на улице. Закрыла глаза — по ним невыносимо бил свет.

— Идём, — буркнул Джебедайя.

— В лес? — догадалась Ынбёль.

— В лес.