Метаморфозы рассердились

Крис во всей их разномастной пятнистой своре был самым непримечательным. Тёмно-каштановые волосы, карие глаза. Он был широкоплеч, но не очень-то высок: в ковене ниже него были только Эш и девочки. Он одевался исключительно в тёмное, незаметно выскальзывая из чёрных углов дома с колким замечанием или уничижительным комментарием. Взглядом он всегда был где-то ещё. На пустом стуле, за спиной у Ынбёль, под потолком или даже за окном. Что он там высматривал, Ынбёль толком не знала, но по взгляду понимала – что-то очень нехорошее. И оно ждало Криса, манило, если не умоляло прийти. Когда Крис засматривался особенно сильно, нестерпимо хотелось взять его за руку, погладить по голове и сказать, что там никого нет. Но Ынбёль знала, что не права. То, что она никого не видит, значило лишь то, что она не видит кого-то.

– Мне иногда снится, как я хожу на каблуках, – подтвердил Эр-Джей, – а когда просыпаюсь, всегда икры болят и первая мысль, что сегодня я каблуки не надену. А потом даже вспомнить не могу, почему так подумал.

– С чего ты взял, что это прошлая жизнь? – с каменным лицом спросил Джебедайя, хоронивший разжёванный корешок в горшке с бегонией. Только по улыбке Криса становилось ясно, что прозвучала шутка. Чуть-чуть старческая, но Крис и Джеб были самыми старшими. – Может, это твоё подсознание?

Ынбёль приложила голову к тумбочке с растениями. Голову щекотали длинные листья, которые растягивались с такой скоростью, что к вечеру Джебедайя вооружался ножницами. А ночью на охоту выходил Эр-Джей. Тайно. Ынбёль несколько раз заставала его пустую постель, а затем видела, как он корчился на подушке и втирал в раны сок из сломанных стеблей. Пытался в одиночку избавиться от ожогов.

Прошла неделя с тех пор, как Ынбёль съехала в логово ведьм. Называть это место своим домом она пока не привыкла, чем очень обижала Лекси.

От матери она забрала только самое важное: пару любимых свитеров, запасные кеды и зимнюю куртку. Хотела ещё стянуть с постели постельное бельё с ракетами, но в последний момент передумала. Её мама подарила, когда Ынбёль было лет двенадцать. Мама вообще не слишком верила в космос и ракеты, но Ынбёль так долго её упрашивала, что она согласилась.

От этого воспоминания неприятно защипало нос, и Ынбёль поняла, что лучше его оставить.

Зелье мама выпила спокойно. Даже приняла конфету, отцепленную от бус, которые вручила Лекси в первую встречу. Перепутала, наверное, с церковным вином и хлебом. Ынбёль переживала, что там всё-таки отрава, но Крис не соврал – мама была полностью в порядке. Только глаза как-то похолодели, а ко дну кружки и вовсе остекленели. Она видела Ынбёль, но в тоже время смотрела сквозь неё. Словно бы они просто пересеклись взглядами в очереди в магазине, а не провели вместе всю жизнь Ынбёль.

Первую жизнь. Лекси настаивала, чтобы Ынбёль называла её так.

– Ынбёль, передай вафельницу.

– Здесь есть вафельница?

– Здесь будет всё, что захочешь, – Лекси аж светилась, кусая кислую ленту. – Поверь. Нет, не так – верь в это, и оно появится.

– Врёшь.

– Ладно, вру, но зато как убедительно. Она у холодильника, ты должна была заметить.

За всё это время не получилось обжиться только на кухне. Здесь необходимо было время и грамотное разбрасывание своей сущности. Ведьмы оценили скромные пожитки нового жильца, но Ынбёль быстро доказала, что отлично впишется в атмосферу хаоса их дома. Соорудив одеяльный шалаш, который запал в душу Лекси и некоторых призрачных существ, оставляющих на подушке засохшие леденцы и следы, она решила не останавливаться. В следующую ночь обклеила всю свою часть комнаты плакатами, рекламными брошюрами, корешками билетов и прочей цветастой макулатурой. Что-то она рвала, что-то дополнительно раскрашивала. Утром раздобыла баллончик серебристой краски и начертила вокруг своего логова белый круг. Она бы и соль насыпала, но её бы наверняка сдуло сквозняком – в их комнате окно тоже не закрывалось.

Изначально она хотела нарисовать пентаграмму – в знак новой жизни, свободной от сомнительных молитв и неоправданной веры. Но Эш сходу вспомнил пять ритуалов, где требовалась пентаграмма, и велел не портить тот самый «магический фон дома», о котором она столько слышала. Ынбёль, как обычно, ничего не поняла, но возмущаться не стала.

В отличие от Эр-Джея, которому всю неделю воняло краской, несмотря на открытые окна и жуткий сквозняк. Совесть даже позволила приподнять вечно опущенные тяжеленные шторы.

А ещё, как заметила Ынбёль, Эр-Джей не мог читать: он разглядывал баллончики и пакетики из–под украшений, но его взгляд никогда не задерживался на надписях. Должно быть, корешки с плакатами его тоже раздражали обилием мелких букв и сложными для восприятия шрифтами. Эш сказал, что Эр-Джей признался в этом не сразу, а когда всё-таки признался, то никто не понял, в чём дело. Думали, может, его забыли отдать в школу, но нет – в школу Эр-Джей ходил и даже как-то сносно учился.

А как стал ведьмой и переехал в их город – разучился.

– Дислексия, – пояснил Эш. – Это наверняка у него от духа. Знать бы, зачем и для чего.