Метанойя

А Николай Вениаминович как сидел в кресле, когда Норикова докладывала, так и не встал с него, когда она вышла. Лишь пальцы сегодня особенно громко и ловко отбивали дробь по столешнице, а затуманенный взор блуждал где-то далеко от этого кабинета. "Как больно, — думал он, — Боже, как больно". Варвара стояла перед его взором, такая милая, такая родная, такая желанная. Он ни на секунду не поверил ничему из того, что накопала "Ищейка". Всё это полный бред, такого не может быть просто потому, что такого не может быть никогда. Его Варвара — чистейший человек на свете, если кто-то в мире и похож на ангела во плоти, так это только она. Вот и в институте все ее хвалят, и подруги говорят, что она всем помогала, последние вещи отдавала.

Но по щекам его катились горькие слезы, потому что какая-то часть мозга, милицейская ещё, сыщицкая часть его натуры, откуда-то далеко, из тумана, заполнившего мозг, не переставая сигнализировала: здесь что-то не так!

Рука потянулась к телефону, а Николай изо всех старался не обращать внимания на то, что она собирается делать. Он даже отвернулся и стал смотреть в окно, пересчитывая редкие облачка в небе. Вот голубь прилетел и уселся на карнизе, поглядывая на него круглым глазом. Рука взяла трубку телефона и положила ее на стол. Николай внимательно вгляделся в одно облако, стараясь понять, на что оно похоже: голова коня? Нет, пожалуй, больше похоже на запятую.

Рука набирала номер, ухо слышало звук крутящегося диска, а Немирович вдруг стал декламировать стихи, которые он учил еще в школе:

Я дверь открыл своим ключом.
Стою в пустой квартире.
Нет, я ничуть не огорчен,
Что я в пустой квартире.

Он услышал гудки, длинные гудки. Очень захотелось положить трубку, мышцы руки даже напряглись, чтобы совершить это движение. Но в голове, мешая мозгу отдать приказ мышцам, бились строки:

Спасибо этому ключу!
Могу я делать, что хочу, -
Ведь я один в квартире,
Один в пустой квартире.

Рука поднесла трубку к уху, а полковник уже почти кричал, преодолевая неимоверное сопротивление собственного тела:

Могу свистеть, стучать дверьми,
Никто не скажет: "Не шуми!"
Никто не скажет: "Не свисти!"
Все на работе до пяти!

— Слушаю, Соколов, — раздалось в трубке.

— Здравствуйте, Егор Николаевич, — быстро сказал Николай и сам не узнал своего голоса, — это Немирович. Не могли бы вы ко мне срочно приехать? Только очень срочно!

— Что-то случилось?

— Что-то случилось, да. Совершенно определенно. Не могу сказать по телефону, но сам я к вам ни за что не поеду. А встретиться просто необходимо.

Соколов на той стороне провода помолчал и прежде, чем положил трубку, коротко бросил:

— Ждите.

Немирович поднялся из за стола и принялся мерять кабинет шагами. Он считал каждый шаг, стараясь полностью сосредоточиться на этом счете и не думать больше ни о чем. Не думать о Варваре. И думал о ней, не забывал ни на секунду. Но губы упорно продолжали повторять "двести тридцать один, двести тридцать два, двести тридцать три…", а подошвы ботинок методично выстукивать по служебному паркету.

* * *

Через полтора часа старший лейтенант Соколов постучал в кабинет Немировича и сразу открыл дверь, не дожидаясь ответа. Полковник, стоявший посредине кабинета, направился к нему. Их руки встретились и крепко пожали друг друга.

— Рад видеть вас, Николай Вениаминович!

— А я, Егор Николаевич, даже не знаю. Одна половина рада, а другая боится вас и желает прогнать.

— Интересный феномен, — улыбнулся Соколов, — это я вам как психолог говорю.

Немирович тоже выдавил из себя улыбку, больше похожую на жалкую гримасу. Они оба знали, что Соколов не психолог, а занимаемая им должность в ЦСН КГБ — просто прикрытие.

— Ну, рассказывайте, что произошло?

— Проходите к столу, присаживайтесь, — Немирович сделал приглашающий жест. И когда Соколов сел, он подал ему папку с делом Изюмовой:

— Прошу вас ознакомиться с этими материалами. Это важно.

Соколов внимательно посмотрел на него и только кивнул, раскрывая папку.

— Может быть, чаю?

— Нет, спасибо, позже.

— Тогда, Егор Николаевич, я вас оставлю, чтобы не мешать, а через полчаса вернусь. Думаю, вам хватит времени.

И Немирович вышел из кабинета, а Егор склонился над бумагами.

Ровно через тридцать минут открылась дверь, словно полковник стоял за ней и смотрел на часы. Возможно, именно так и было. Зайдя в кабинет, он наткнулся на взгляд Соколова, словно изучающий его.

— Ну, что скажете? — Николай Вениаминович нервно потер ладони.

Старлей пожал плечами:

— Пожалуй, пока ничего не скажу. Но мне надо, — он как-то замялся, — ввести вас в глубокий гипноз и кое-что посмотреть. Если вы, конечно, не против такого насилия над вашей психикой. Хотя, боюсь, что насилие, возможно, уже произвели и без меня.

— Я же вас, Егор Николаевич, для того и позвал, чтобы вы что-то сделали.