Метанойя

— Хорошо. Пожалуйста, сядьте напротив и посмотрите мне в глаза.

Немирович так и сделал. Когда их взгляды встретились, Егор увидел, как полковник быстро моргнул и его глаза словно застыли. Обычная реакция, означающая, что человек полностью под его контролем.

А вот что делать дальше, он не знал. Он, конечно, мог сейчас внушить Немировичу что угодно, заставить его, например, разлюбить Изюмову. Но вот как определить, находится ли он под действием приворота или что там у них бывает? Этого он не знал. Вдруг, это и правда, самая настоящая нежданная запоздалая любовь с первого взгляда? Причем, взаимная! Хорош же он будет, разрушив счастье двух любящих людей на основании ничем не подтвержденных и больше похожих на сказку показаний свидетелей!

Но можно подключить логику. Что такое приворот, если по сути? Это, скорее всего, некая психологическая ломка чего-то там, в мозгах, скажем, неких структур естественной защиты, и на их месте создание других установок, нужных заказчику. То есть — насильственное действие, которому сознание человека противостоять не в силах. Способ ломки, скорее всего, не имеет значения, важен результат. По сути, то же самое делает и он сам. Вопрос, как всегда, в цели — для чего ты это делаешь? Цель, конечно, не оправдывает средства, но определяет наше отношение к соделанному. Скажем, убийство человека с целью грабежа — это тяжелое преступление, а убийство врага на войне — подвиг. Соколов очень надеялся, что его действия оправданы благом многих и многих людей — миллионов жителей его страны. И это придавало ему силы чувствовать себя правым.

Так, всё это хорошо, но что дальше? Можно предположить, что мозг человека должен как-то сопротивляться насилию, вот только — не может, не хватает сил. Это в свою очередь говорит о том, что должен быть какой-то способ помочь мозгу справиться с насилием. Способ-то, наверное, есть, проблема в том, что он ему не известен. Ну, не было у него практики в таких делах! И теории он тоже не изучал. К тому же, ломка установок сразу же выдаст их с головой, Изюмова быстро всё поймет. А она, скорее всего, не главная в этой игре. Ладно, давай хоть что-то попробуем выяснить.

— Николай Вениаминович, вы меня слышите?

— Да.

— Вы любите Варвару?

— Да.

— А вам не кажется эта любовь странной?

— Нет. Да.

— Да или нет?

— Это странная любовь.

— Почему?

— Не знаю. Она не моя.

— Варвара не ваша?

— Любовь к ней не моя. Она живет во мне, но не часть меня.

И Егор вновь задумался. Похоже, он прав, есть приворот, то есть — внешняя установка! Будем считать, что мы это выяснили. И что дальше? Он не может его снять, опасно. Но он может дать противоположную установку. Вот только, как скажется на психике нашего лучшего аналитика столкновение двух противоположных ментальных установок? Грубо говоря, не поедет ли у него крыша? Вопрос, конечно, интересный, хорошо бы попробовать и посмотреть, что получиться. Но экспериментировать он, конечно, не будет. Да и Изюмова, опять же, сразу поймет и ляжет на дно или вообще скроется. Значит, что?

А это значит, что Немировича мы трогать пока не будем. А вот с Изюмовой надо встретиться! И Соколов повернулся к полковнику:

— Николай Вениаминович, вы по-прежнему любите Варвару. Но эта любовь к ней существует отдельно от вашей работы. Вы никогда и ничего о своей работе ей не расскажете. Шутите, излагайте какую-то легенду, но ни слова о том, чем вы на самом деле занимаетесь. Это установка, которую нельзя нарушить. Вы все поняли?

— Да.

— На счет раз вы возвращаетесь в свое нормальное состояние. Раз.

Глаза Немировича опять быстро моргнули и приобрели осмысленное выражение.

— Ну? Что скажете, Егор Николаевич?

— Скажу я вам вот что. Работайте спокойно, ни о чем плохом не думайте. Я постараюсь решить проблему, которая вас беспокоит. Но прежде одна просьба. Если ли у меня возможность сейчас поговорить с майором Нориковой? У меня к ней пара вопросов.

Немирович снял трубку внутреннего телефона, набрал номер и, услышав ответ, сказал в трубку:

— Наталья Васильевна, сейчас к вам зайдет психолог из ЦСО. Поговорите с ним, он в курсе всех нюансов нашего расследования. Ему можно говорить всё.

* * *

Соколов постучал и открыл дверь кабинета:

— Разрешите?

— Да, пожалуйста, — Норикова встала навстречу.

— Здравия желаю, товарищ майор. Думаю, вы меня помните? Я старший лейтенант Соколов Егор Николаевич, штатный психолог ЦСН.

— Конечно, я вас помню, товарищ старший лейтенант. Здравствуйте!

— И, поскольку я психолог, — продолжил Егор, — то, пользуясь своими привилегиями, хотел бы попросить у вас разговора без чинов.

— Это как? — прищурилась Норикова.

— По имени-отчеству, — улыбнулся Соколов.

— Что ж, проходите, присаживайтесь, Егор Николаевич.

— Спасибо, Наталья Васильевна.

И они прошли к столу майора. Соколов кивнул на соседний стол:

— А сосед ваш на задании?

— Это Гриши Яковлева стол. Погиб он, — с каким-то непонятным раздражением на этого мальчишку старлея сказала Наталья.

— Извините, понимаю.

— И что вы можете в этом понимать? — с вызовом спросила она.