Метатеги

Нисколько не слушая его, даже не глядя, весь уйдя в себя, как черепаха в панцирь, Адонай небрежно кивнул, расправил плечи и, распахнув дверь, смешался с толпой скандирующих арабов, орущих на непонятном ему языке.

Белое и белое

***

– Маменька, когда я умру, будьте любезны, похороните меня в белых тапочках.

– Господь с тобой, сын. Что ты говоришь матушке? Как такое возможно? И тебе нисколько не стыдно?

– Моя жизнь – это сплошная ошибка природы. Я не умею жить, матушка.

– Тебе от меня что-то надо? Как всегда, денег?

– Я проигрался в карты. Графу N. Карточный долг – дело чести. И теперь мне остается только умереть.

– Сколько?

– Сто, маменька.

– Эко ты хватил, голубчик. Так мы скоро по миру пойдем с твоими забавами. Сто… надо же…

– Это не забавы. Это болезнь души, маменька. К тому же, для вас эта сумма – все что пыль на ветру.

– Не говори так про деньги, сын. Не к добру так говорить. Возьмешь у Панаса. Скажешь, я велела. Но ты должен пообещать, что с картами покончено. Ни-ни!

– Ни-ни, маменька! Бог слышит мои слова!

– Во что играли-то, сын? В преферансы, поди?

– Не, для преферансов я слишком глуп, маменька. В фараона играли.

– Эх, голубчик… Пушкина почитай, «Пиковую даму». Может это тебя научит…

– Читал я, признаюсь. Мистики много, а у нас, гляди, електричество скоро проведут. Не про то вы… В любом случае, премного благодарен, маменька! Пойду я. Долг отдать надо.

– С Богом.

– За белые тапочки это я так, блажь… Не берите в голову.

Молодой человек накидывает сюртук и спускается к камердинеру. Ноздри его раздуваются, в глазах озорной блеск.

– Панас, будь добр, дай мне сто на руку. Маменька велела.

У камердинера мутный взгляд и круги под глазами. С вялым безразличием, на полном автомате он отсчитывает деньги и протягивает их наследнику.

– Ты бы поаккуратнее, Панас. Вишневкой за версту несет. Вот маменька учует, греха не оберешься.

Камердинер вытягивается в струнку, глаза блестят, с отвисшего уса падает тяжелая капля на пол.

– Так точно!

Ухмыляясь про себя, довольный юноша выходит на улицу и садится в бричку. Все то время, пока едет, он вспоминает мелкие делали своего позорного проигрыша. Кривится, лицо его мрачнеет, наливается нездоровым румянцем.

Заходит в особняк графа N на нервическом взводе.

Граф N встречает его в гостиной. Не давая ему открыть рта, юноша достает деньги и швыряет их на пол.

– Будьте добры! Подберите! Вы!!! Грязный мошенник!

Белое лицо графа N приобретает кирпичный оттенок. На несколько секунд он застывает. Затем произносит ровным, хорошо поставленным баритоном:

– Немедленно требую сатисфакцию.

– Что ж, извольте! Где и когда?

– Я повторюсь. Немедленно! Кто будет вашим секундантом?

– Так с ходу? Сложно сказать.

– У меня гостит доктор Зауэр. Вы его хорошо знаете. Если не откажете, я с ним поговорю.

– Буду признателен.

– С моей стороны будет маркиз Орби. Он также здесь. Думаю, согласится.

– Не сомневаюсь.

– Как только все улажу, выедем к предместью Веригово. Там есть укромные места. Что скажете?

– Полностью разделяю. Жду с нетерпением.

Через час от особняка графа N отъезжают две кареты и несутся за город. Простолюдины и служащие, завидев резвых коней, шарахаются в стороны.

Рядом с молодым человеком сидит лысый старик в пенсне, накинутым на птичье лицо. Доктор Зауэр.

– Знаете, а ведь вы попали, достопочтенный. Граф N никогда не промахивается. Слыхали об этом? – каркает он в самое ухо юноши.

– Нет. Впервые слышу. А впрочем, мне все равно.

Пока они едут, смысл происходящего постепенно доходит до молодого человека. Перед его взором проносятся любимые картинки светского быта – шампанское, канделябры со свечами, кисейные кружева дам, призывные улыбки кокоток, модные фраки, кареты и многое другое. Он понимает, что поставил свою жизнь на карту, и, скорее всего, эта карта проигрышная. Но позднее сожаление уже ничем не поможет, остается уповать на Бога. И еще маменьку жалко, право… Юноша видит, как подрагивают его колени, кладет одну ногу на другую, и обреченно смотрит в окно.

– Расстояние в двадцать шагов. Десять шагов от барьера. После условного сигнала участники сходятся. Право первого выстрела за потерпевшей стороной. То есть, за графом N. Надеюсь, возражений нет? – маркиз Орби смотрит на молодого человека и, не получив ответа, отходит назад. – Прошу дуэлянтов занять свои места!

Он выжидает с минуту, глядя на то, как мужчины занимают свои места. Затем медленно поднимает шляпу, еще ждет немного, и резко опускает ее вниз.

– Начали!

«Не зря я думал про белые тапочки. Это знак свыше», мелькает в голове у юноши. Вслед за этим мир останавливается, все застывает на месте, исчезают звуки, он также замирает, не в силах пошевелиться, и непонятно, сколько это длится, потому что времени тоже нет, но вдруг возле самого уха он ощущает легкое дуновение и вслед за этим слышит резкий хлопок… «Матерь Божья!!!», – он закрывает глаза и что есть силы давит на курок пистолета.

Гробовая тишина вокруг. Но вот начинает трещать сорока, слышится цокот саранчи и наконец все перекрывает неровный, растерянный голос Орби.