Метель

– Почти. Минут восемь-девять осталось. Просто хочу показать вам всем один пейзаж. Прекрасный такой, незабываемый и внушающий уважение.

Они вылезли из возка, послав Емелю к княжескому возку – с предложением полюбоваться местными природными красотами.

– Видишь, дальше дорога резко ныряет вниз? – указал рукой Давыдов. – Вот, под этим самым холмом и располагается нужная нам Николаевка. Вмиг доедем-домчимся…

Подошли, весело переговариваясь и пересмеиваясь между собой, князь и княгиня Нефёдовы.

– Ну, любезный мой Денис Васильевич, и где же он, ваш прекрасный и ужасно эстетичный пейзаж? – манерно, как и полагается настоящим княгиням, спросила Ольга, капризно морща носик-кнопку. – Вы нас, надеюсь, не обманываете?

– Как можно обманывать – прекрасную королеву дальних тропических островов? Пройдёмте, господа и дамы, по этой узенькой тропе. Тут совсем недалеко. Вон до той одинокой сосны. Только настоятельно прошу быть осторожными, чтобы ненароком не свалиться – в тартарарам…

Толстая, приземистая, разлаписто-уродливая сосна росла на самом краю двухсотметрового мелового обрыва, нависая частью своей густой кроны над глубокой бездной.

– Ух, ты! Какая…, – Ольга ласково провела ладонью по морщинистой, тёмно-коричневой коре. – Гордая, сильная, всеми брошенная…

С обрыва открывался шикарный вид на зимние среднерусские окрестности: бескрайние, заснеженные, местами холмистые поля, тёмно-зелёные пятна хвойных лесов, светло-голубые дали, безнадёжно тонущие в морозной дымке, печально-багровый диск солнца, неподвижно зависший рядом с неровной линией горизонта, единичные струйки серого дыма. Звенящая тишина, белое безлюдье, глухомань…

– Вот она, Россия, – дрогнув голосом, пояснил Давыдов. – Настоящая, без всяких дураков…

– И тишина – самая настоящая, – задумчиво протянула Ольга. – Суровая такая, серьёзная. Как в одном стихотворении.

– Прочтите, княгиня, не интригуйте.

– Извольте, подполковник:

Тишина на пороге
Застыла – как сонная жуть.
Но дано лишь немногим
В глаза тишины заглянуть.
И даже услышать
Её торопливую речь:
– Мы встретимся вскоре,
Любовь постарайся сберечь!
И пусто – в округе,
За окнами – снова темно.
Лишь звёзды-подруги
Бросают в глаза серебро.
И медленно-медленно
Теплится где-то заря,
Пытаясь расплавить
Холодный рассвет января.
Напрасны старанья:
Вокруг – непреклонно горда,
Царит – как в нирване —
Подруга зимы – тишина…

Аплодировать Давыдов не стал, только очень внимательно посмотрел на Ольгу-Ванду, печально покачал головой и тихо предложил:

– Поехали, друзья. Скоро уже стемнеет. А зимняя российская ночь – подруга неверная и изначально предательская….

Поместье армейского прапорщика Владимира Николаева оказалось весьма и весьма скромным. Господский дом был двухэтажным, с облезлыми, давно некрашеными стенами и безо всяких колонн по фасаду. Да и по площади он уступал нефёдовскому раза в четыре, если не больше. То же самое можно было сказать и о постройках общехозяйственного назначения: в Нефёдовке их было гораздо больше, да и смотрелись они однозначно солиднее и новее.

– Да, откровенно бедновато у Владимира, – подтвердил Давыдов, вылезая из возка. – Запущено всё малость, не чувствуется крепкой хозяйской руки. Впрочем, видишь, справа выстроены два новёхоньких длинных помещения? Одно – конюшня. Другое – псарня. Всё, что касается охоты, для Николаева находится на первом месте. Последние деньги отдаст за щенка породистого. Ну, про «последние» я, понятное дело, приукрасил слегка…

Гулко хлопнула входная дверь, и на крыльцо дома торопливо выбежал хозяин – только что упомянутый Денисом прапорщик Владимир Николаев. Пётр внимательно, с определённым ревнивым интересом, рассматривал недавнего возлюбленного Марии Гавриловны.

«И ничего особенного не представляет собой», – приступил к нудным комментариям педантичный внутренний голос. – «Лет двадцать пять, может, двадцать семь. Высокий, широкоплечий, стройный, очень прямой, бледный. Чёрные короткие волосы, щегольские усики, впалые, тщательно выбритые щёки. Одет просто, но аккуратно, чувствуется, что тщательно следит за своим внешним видом, хотя лишними деньгами и не обременён…. Короче говоря, классический молодой российский дворянин-помещик, не богатый, но и не бедный. А, вот, карие глаза – отрешённые какие-то, очень и очень печальные. Впрочем, причина этой печали достаточно понятна и прозрачна, что тут скрывать…».

Николаев обменялся с Петром и Давыдовым крепкими рукопожатиями, торопливо прошёл к княжескому возку, галантно помог Ольге выбраться наружу, вежливо и почтительно приложился к её руке.