Метель

– Налево! – крикнул Перхуша, поворачивая правило влево и поддергивая вожжи.

Самокат пополз влево.

– Где мы? – крикнул доктор.

– В Старом Посаде! Тут передохнем, а после дорога прямоезжая пойдет!

Доктор радостно кивнул.

В Старом Посаде Перхуша был всего дважды: на свадьбе у Матрены Хапиловой и с брательником, купившим здесь двух поросят у одного старика Авдея Семеныча по кличке Жопник. Но это было осенью и весной, а не в зимнюю метель. Старый Посад Перхуше понравился: всего девять дворов, а все справные, достаточные. Старопосадские промышляли резьбой, топтаньем и противовесами. И луга у них были отличные, Перхуша с брательником и поросятами обратно ехали лугами, потому как большак по весне развезло. Старопосадские луга тогда поразили Перхушу своей гладью и широтой.

А теперь они все были под снегом.

Самокат полз по равнине. Перхуша вспомнил, что перед Посадом сначала была не то липовая, не то дубовая рощица.

«Как покажется – так и Посад сразу. Там стукнемся к кому-нибудь обогреться. Часок посидим да и тронемся. Тут уж недалеча...» – думал Перхуша.

Лошади, почуяв селенье, пошли резвей, несмотря на то, что дорогу стало заметать и она вскоре скрылась под снегом.

«Надо будет переобуться сразу...» – Доктор шевелил в сапогах мокрыми пальцами ног, уже начавшими замерзать.

– Щас тут роща, а там и Посад, – приободрил Перхуша доктора, глянув на него.

Доктор выглядел совсем уставшим: нос с пенсне смешно торчал из его заснеженной, сгорбленной на сиденье фигуры.

«Как снежная баба... – устало усмехнулся про себя Перхуша. – Подустал слон. Ишь, как ему с погодкой-то неповезло...»

Они ползли, ползли по белой, клубящейся пустыни, а рощи все не было и не было.

«Неуж и тут ошибся?» – думал Перхуша, тараща слипающиеся от усталости глаза и вглядываясь в метель.

Наконец впереди показалась роща.

– Слава Богу... – рассмеялся Перхуша.

Они подъехали. Деревья рощи были большими, старыми. Перхуша же помнил совсем молоденькую рощицу с первыми майскими листочками.

«Не могли они так быстро подрасти...» – протер глаза Перхуша.

И вдруг различил под деревьями крест. Потом другой, третий. Они подъехали ближе. Крестов стало больше. Они торчали из снега.

– Господи, это ж кладбище... – выдохнул Перхуша, натягивая вожжи.

– Кладбище? – стал яростно протирать пенсне доктор.

– Кладбище, – повторил Перхуша, спешиваясь.

– А где ж село? – пробормотал доктор, пялясь на покосившиеся кресты, вокруг которых словно в насмешку плясала и завивалась метель.

– Чаво? – согнулся от ветра Перхуша.

– Где село?! – закричал доктор с ненавистью к метели, кладбищу, к дураку и ротозею Перхуше невесть куда заехавшему, к своим мокрым, мерзнущим в сапогах пальцам ног, к тяжелому, облепленному снегом пихору, к дурацкому самокату с дурацкой расписной спинкой и дурацкими карликовыми лошадьми в дурацком фанерном капоре, к проклятой эпидемии, занесенной в Россию какими-то сволочами из далекой, богом забытой и ни одному русскому человеку к чертям собачьим не нужной Боливии, к ученому проходимцу и резонеру Зильберштейну, выехавшему раньше на почтовых и не подумавшему о коллеге, докторе Гарине, а озабоченному только своей карьерой, к этой бесконечной дороге, окруженной сонными сугробами, со зловеще струящейся поверху змеей-поземкой, к этому беспросветному серому небу, худому, как решето, глупой, лыбящейся масляннороже, лузгающей семечки на завалинке бабы, небу, беспрестанно и беспрерывно сеющему, сеющему и сеющему эти проклятые снежные хлопья.

– Да тутова где-то... – крутил головой по сторонам ошалевший Перхуша.

– Что ж ты на кладбище заехал? – зло крикнул ему доктор.

– А так вот, барин, и заехал... – морщился возница.

– Ты раньше-то небось бывал здесь, дурак?! – выкрикнул и закашлялся доктор.

– Бывал! – крикнул Перхуша, не обидясь. – Да токмо летом.

– Так какого ж черта... – начал было доктор, но метель влетела ему в рот.

– Бывал, бывал... – вертел головой, как сорока, Перхуша. – Вот токмо где кладбище у них, и не упомню... напрочь не упомню...

– Поезжай! Чего стал?! – вскрикнул, закашлявшись, доктор.

– Невдомек ехать-то куда...

– Кладбище далеко от села не бывает!! – заорал вдруг доктор так, что сам испугался.

Перхуша не обратил на этот крик никакого внимания. Он подумал еще немного, крутя головой, потом решительно повел самокат влево от кладбища, в поле.

«Ежли то развилье было к Посаду и на луга, а кладбище рядом с Посадом, значитца, верно я поехал. Да видать, и тут развилье было – к Посаду да к кладбищу, а мы его и не приметили. Таперича влево надо ехать, там Посад, а за ним и луга».

Доктор, успокоившись и придя в себя от собственного крика, даже не спросил, почему Перхуша не поехал назад этой дорогой, а свернул и правит самокат прямо по полю.

«Ничего, ничего... – зло подбадривал себя доктор. – Дураков много. А мудаков еще больше...»