Метель

Прежнее радостное и полнокровное ощущение жизни вернулось к доктору, он забыл про усталость, про замерзшие ноги и полной грудью вдохнул в себя морозный ночной воздух.

«Преодоление преград, осознание пути, непреклонность... – думал он, с наслаждением отдаваясь красоте окружающего мира. – Каждый человек рождается, чтобы обрести свой жизненный путь. Господь подарил нам жизнь и хочет от нас одного: чтобы мы осознали, для чего он одарил нас этой самой жизнью. Не для того, чтобы жить, как растения или животные, жизнью полноценной, но бессмысленной, а для того, чтобы мы поняли всего три вещи: кто мы, откуда и куда идем. Например, я, доктор Гарин, Homo sapiens, созданный по образу и подобию Божиему, сейчас еду по этому ночному полю в деревню, к больным людям, чтобы помочь им, чтобы уберечь их от эпидемии. И в этом мой жизненный путь, это и есть мой путь здесь и теперь. И если вдруг эта сияющая луна рухнет на землю и жизнь перестанет, то в эту секунду я буду достоин звания Человека, потому что я не свернул со своего пути. И это прекрасно!»

Вдруг лошади зафыркали и захрапели, топоча по протягу. Самокат сбавил ход.

– Чего такое? – поправил шапку Перхуша.

Лошади встали, храпя.

Перхуша приподнялся, глянул вперед. Справа, среди редкого кустарника мелькнули две тени.

– Нешто волки? – Перхуша спрыгнул в снег, снял шапку, стал всматриваться.

Доктор ничего особого не различил. Но вдруг в кустах сверкнули две пары желтых глаз.

– Волки! – выдохнул Пехуша и махнул шапкой. – Ох, некстати...

– Волки, – согласно кивнул доктор. – Не бойся, у меня есть револьвер.

– Так ведь лошадки не пойдут. – Перхуша надел шапку, хлопнул рукавицей по капору. – Вот некстати-то, Господи...

– А мы пугнем их! – решительно слез с самоката доктор, зашел сзади, стал отстегивать саквояж.

– Еще два... – заметил Перхуша двоих волков слева, подальше.

Перевел взгляд вперед и различил еще одного волка, спокойно пересекающего вдали залитое луной поле.

– Пять! – крикнул он доктору.

Волки завыли.

Лошадки захрапели и испуганно загреготали.

– Ня бойсь, не отдам! – захлопал Перхуша рукавицей по капору.

Доктор, с трудом отстегнув запорошенный снегом саквояж, принес его, кинул на сиденье, раскрыл, нашел небольшой тупоносый револьвер, взвел курок:

– Где они?

– Вона, – махнул рукавицей Перхуша.

Доктор сделал четыре шага по направлению к волкам, но тут же, сойдя с дороги, провалился в снег. Прицелился в кусты и три раза выстрелил, озаряя желтыми всполохами и без того хорошо освещенную холодным светом равнину.

От выстрелов у доктора зазвенело в правом ухе.

Волки неспешно побежали вправо, все пятеро, один за другим. Доктор увидел их:

– А, вот вы...

И выстрелил по ним еще два раза.

Волки бежали так же неспешно. И вскоре пропали за кустами.

– Ну вот. – Доктор сунул пахнущий порохом револьвер в карман, повернулся к Перхуше: – Путь свободен!

– Путь-то свободен... – Перхуша завозился, открывая капор. – Да лошадки-то тово...

– Чего – тово?

– Боятся они запаха волчьего.

Доктор глянул в сторону убежавших волков. Волки пропали в поле.

– Так их и след простыл! – тряхнул он малахаем. – Какой уж запах?!

Не слушая его, Перхуша откинул рогожку. Лошади стояли в капоре молча. Поворотив морды, они посмотрели на Перхушу.

– Ня бойсь, никому вас не отдам, – сказал он им.

Они молча поглядывали, прядая крохотными ушами. Глазки их поблескивали в лунном свете.

– Чего они? – наклонился над капором доктор.

– Постоят малость, – почесал под шапкой Перхуша, – а потом и тронемся.

– Чего – постоят?

– Спужались они малость.

Доктор внимательно посмотрел на Перхушу:

– Ты, братец, вот что: дурака не валяй со мной. Спужались! Мне что тут – ночь с тобой валандаться?! А ну – садись! И погоняй их, мать твою! Живо! Спужались! Я те дам – постоять! Настоялись уж! А ну – живо!

Громкий голос доктора разнесся кругом.

Перхуша послушно стал накрывать лошадей. Доктор сел на свое место, положив саквояж в ноги, потрогал пакет с пирамидами – цел.

Перхуша сел рядом, взялся за правило, поддернул вожжи, чмокнул губами:

– Н-но, родимыя.

В капоре было тихо, словно он опустел. Переведя взгляд на доктора, Перхуша снова чмокнул:

– Но!

Тишина в капоре не нарушилась.

– Ты что, издеваешься надо мной? – прищурился доктор, теряя терпение. – А ну – дай сюда кнут! Открывай!

Он выдернул кнутик из чехла.

– Не пойдут они, барин.

– Открывай, говорю!

– Не надо, барин. Их от волков оторопь берет. Пока не отойдут – не поедут. Я однова два часа простоял так под Хлюпиным...

– Откры-вай! Открывай! – закричал доктор и с силой толкнул Перхушу.

Тот свалился с облучка, теряя шапку, заворочался в снегу. Доктор неловко спрыгнул, сам стал срывать рогожку с капора:

– Постоять! Я те дам – постоять! Там люди гибнут, а он – постоять!

Держа шапку в руке, Перхуша подошел к доктору:

– Барин, не надо.

– Я тебе покажу – постоять... – бормотал доктор, срывая заиндевевшие петли рогожи с карабинов.

Он вдруг понял, что Перхуша, этот бесцельный, никуда не стремящийся человечек, с его разболтанной неторопливостью, с извечной мужицкой надеждой на авось и есть то, что препятствует пути доктора, его прямому движению к цели.