Метель

Всхрапнув, лошади наддали. Ноги их замелькали, спины закачались, напомнив доктору волнующееся море, которое они с Надин видели в октябре в Ялте и в которое ему совсем тогда не захотелось лезть, и он стоял на берегу, глядя на волны, а Надин в своем полосатом купальнике все тянула и тянула его в море, называя осторожником.

– Н-но! – хлестнул он лошадей так, что по их спинам прошла дрожь.

Они рванули. Самокат полетел по полю.

– Вот как надо! – закричал доктор в ухо Перхуше.

Морозный воздух ударил им в лицо. Перхуша засвистал.

Лошади несли самокат, снег шуршал под полозьями.

– Вот как! Вот как хорошо-то! – Доктор плюхнулся на сиденье, помахивая кнутиком. – Вот как ехать надо!

Перхуша посвистывал, ловко правя. Ему тоже было хорошо, он понял, что еще версты три – и будет Долгое. Поле кончилось, по краям дороги поднялся еловый подрост. Красивые, убранные снегом елочки обступили дорогу.

– Пошли-и-и! – закричал доктор и закрутил кнутом над лошадями так, что пенсне слетело у него с носа.

Самокат неся через ельник. Перхуша различил впереди на дороге какую-то покатую горку, но не стал придерживать лошадей:

«Проскочим!»

Самокат влетел на горку, его сильно тряхнуло, послышался треск, и путники полетели со своих мест в снег. Самокат встал на горке, сильно накренившись. Лошади в капоре захрапели и забились.

– Черт побери... – пробормотал доктор, потерявший малахай, и схватился за колено, сморщился от боли.

– Мать твою... – Перхуша вытащил голову из сугроба, отер снег с лица.

Он заворочался в сугробе, ища слетевшую шапку, но, услышав испуганный храп лошадей, поспешил к ним, заглянул в капор. Лошади заржали, ища защиты у хозяина.

– Ну... ну... – Скинув рукавицы, он стал ощупывать их, успокаивая. – Ничаво, ничаво... целы?

Покалеченных лошадей он не обнаружил. Хомутики и крепкая супонь удержали их.

– Целы, целы... И не такое бывает... – гладил он их вспотевшие от быстрой езды и исходящие паром спины.

Доктор стонал, схватившись за колено. Он сильно ударился им о самокат.

Успокоив лошадей, Перхуша пошел искать шапку. К счастью, луна по-прежнему сияла, не заслоненная облаками, и Перхуша скоро нашел свою шапку, отряхнул, нахлобучил. И пошел к доктору. Тот сидел в снегу, стоная, качая непокрытой головой и чертыхаясь. Перхуша поднял его малахай, надел ему на голову.

– Не сломили ничего? – спросил Перхуша.

– Черт... – Доктор ощупал колено. – Вроде нет... Черт... Больно...

Перхуша взял его под мышки. Доктор стал осторожно вставать, но тут же застонал и сел в снег:

– Погоди...

Перхуша опустился на корточки рядом и только теперь почувствовал, что выбил себе о правило нижний передний зуб.

– Ах ты, засади тя... – Он потрогал обломок зуба во рту, покачал головой и усмехнулся: – Вот те раз!

Доктор зачерпнул снега, приложил к колену:

– Сейчас... сейчас...

Придерживая снег, перевел на Перхушу невидящие глаза:

– Это что было?

– Не знаю, барин... – Перхуша трогал зуб. – Щас посмотрим.

– Чего ж ты лошадей не сдержал?

– Так ведь вы ж гнали.

– Я ж гнал! – болезненно-негодующе покачал головой доктор. – Я-то гнал, а правил-то ты, дурак... черт... ммм...

Он сморщился, склоняясь к колену и отдуваясь полными губами.

– Я думал – горка какая, проскочим.

– Проскочили! – зло рассмеялся доктор. – Чуть себе шею не свернул...

– Да и горка-то гладкая, – встал с корточек Перхуша и пошел к самокату.

Он обошел его спереди, глянул и замер. Перекрестился:

– Господи, Твоя воля. Барин, гляньте, во что мы въехали.

– Погоди ты, дурак... – стонал доктор.

– Родимая матушка, засади тя. Барин!

– Молчи, дурак.

– Ведь это ж... и не поверит никто...

– Ммм... – Доктор тер колено. – Дай мне руку.

– Господи, да за что ж мне такое пропадание? – Перхуша присел и в сердцах хлопнул себя рукавицами по валенкам.

– Дай руку, говорят!

Перхуша вернулся к нему, помог встать:

– Господь, видать, на меня обиделся, барин. Вот и угораздило.

Он выглядел потерянным, и улыбка его птичьего рта была жалкой, как у нищего.

Доктор с трудом встал, выпрямился. Опираясь на Перхушу, ступил ушибленной ногой. Застонал. Постоял, отдуваясь. Сделал еще шаг:

– Ох ты, черт...

Постоял, морщась. Потом размахнулся и отвесил Перхуше подзатыльник:

– Куда ты меня завез, ду-у-р-рак?!

Перхуша даже не поежился.

– Куда завез?! – закричал доктор ему в шапку.

От доктора на Перхушу сильно и приятно пахнуло спиртным.

– Барин, там такое... – тряхнул головой Перхуша. – Лучше вам и не смотреть.

– Дурак! Скотина ты! – Доктор надел пенсне, шагнул, морщась, глянул на скособоченный самокат, всплеснул руками. – И что ж ты за скотина такая?!

Перхуша молчал.

– Ско-ти-на!

Сильный голос доктора загремел меж заснеженных елочек.

Перхуша отошел от него к передку самоката, встал, шмыгая носом.

– Надо же уродиться эдакой скотиной... – Хромая, доктор заковылял к нему, остановился, глянул.

И замер, подняв брови.

Прямо перед самокатом из-под снега торчало что-то. Сначала доктору показалось, что это вывороченный пень старого дерева. Но приглядевшись, он различил голову мертвого великана. Своим правым полозом самокат въехал ему в левую ноздрю.