Метель

Ветер разом стих. Я помню, как Бенедикт говорил, что такое иногда случается в разгар снежной бури. На время наступает затишье, и оно даже опаснее самой бури, потому что человек расслабляется, бдительность становится меньше. Я стою перед домом Томаса, он сейчас виден почти так же четко, как при ярком солнце. Стоит подняться на несколько ступеней, и, может быть, наступит конец моим поискам. Увижу там мальчика, закутавшегося в одеяло, и наконец перестану сходить с ума. Я не решаюсь преодолеть эти несколько ступеней. Пусть продлится этот миг, перед самым узнаванием, когда ты еще в неведении, когда остается иллюзия надежды. Я знаю, что все уже не будет таким, как прежде, независимо от того, в доме он или нет, и голова идет кругом. Мне прекрасно знакомо это ощущение: это как съезжать на маленьком велосипеде с холма, а спуск оказывается гораздо круче, чем ты представлял. Летишь вниз, а склон все не кончается. Пытаешься притормозить, но слишком поздно, тебя неотвратимо несет вперед. И в момент падения все запечатлеется в памяти до мельчайших подробностей, как на фотоснимке. Каждый фоновый элемент: щелк — и замшелый ствол дерева, щелк — и прозрачная голубизна неба, щелк — и бегущая с лаем собака. И перед глазами четко встает синяя калитка, которую соседи поставили в конце задней улочки, куда выходили сады, и получилось отдельное уютное пространство, хотя калитка закрывалась только на щеколду. Я помню облупившуюся краску калитки и одну надломанную доску — это мистер Джиллс задел ее как-то при парковке, заехал на тротуар на своем старом «шевроле». Я помню, как шла по улочке, такой заросшей, что от нее осталась почти тропинка, мимо сада Дугласа и сада Марисы Эспозито, моей одноклассницы, я помню, как улыбнулась при виде спящего на лужайке старого пса ее матери, а он только открыл один глаз, когда я проходила мимо. Я еще помню, как увидела этот розовый кед Converse с полоской американского флага по всей длине. Он лежал поперек тропинки, как лодочка, завалившаяся на бок. Я еще, помню, удивилась, что он там делает один, этот кед, и подумала, что он похож на ее кеды, но без особого беспокойства — небо синело так ясно, и мне было так хорошо. Но все же в глубине мозга уже запустился какой-то механизм, ища объяснение лежавшему в траве предмету. Дойдя до нашего сада, я поняла, что кед на самом деле не один, что чуть дальше, у стены веранды, виднеется второй и он по-прежнему на ноге у хозяйки. Выше — гладкая икра девочки, чуть более загорелая, чем бедро, которое показалось мне очень белым, еще выше — белые шорты и футболка «Пинк Флойд», ее любимая группа из старых, как она говорила. Помню, я еще подумала: что же она лежит на земле, глядя в какую-то точку, непонятно на что. Можно сколько угодно гнать от себя воспоминания — они всегда возвращаются, резко и страшно. Когда я наконец все поняла, я ощутила ужас, который оглушил меня как молнией, пробил дыру от позвоночника до затылка и оставил одну пустоту. Я подбежала к телу, я подняла ее голову, я держала на ладони ее светлые волосы, мягкие, как шелк, я кричала ее имя, чтобы вернуть ее из глубин ада на свет… слишком поздно. Сейчас я открою дверь, и снова будет поздно. Я только и умею, что приходить после того, как все самое страшное случилось.

Коул