Метели ложатся у ног

Страшно сделалось Солнцу, когда поднялось оно над Землей и увидело облака нечисти. И в летнюю ночь, когда вся нечисть уснула, Солнце скатилось с высокого неба к краю Земли, шепнуло на ухо ненцу, стерегущему стадо:

— И прах женщины Парнэ исчезнет, если ты оторвешь голову комару, мошке, мухе и оводу….

Вот почему и теперь люди кричат, попадись комар в руки:

— Оторвать голову!

Попадет овод, муха или мошка — «Оторвать голову!» И Иванко кричал:

— Оторвать голову!

А Микул спал и во сне, кажется, думал. Нина поспешила из чума, чтоб унять сына, — отцу нужно выспаться… Голос мальчишки утонул в лае собак.

— Хыть, окаянные! — прикрикнула на собак бабка Ирина, воткнула иглу в нюк и приставила к глазам ладонь козырьком: — Опять кого-то несет ветер тундры!

К стойбищу приближалась оленья упряжка.

Гриш Вылка остановил оленей у чума, привязал вожжи к нартам, подошел к женщинам:

— В чуме хозяин?

— Спит, — ответила Нина испуганно: в расторопности медлительного по природе Гриша было что-то неладное, и подумала: «Не случилась ли какая беда?»

А Гриш был озабочен, разговаривал коротко, отрывисто:

— Если он в чуме, ведите меня к нему.

Гриш почти вбежал в чум, поспешили за ним Нина и бабка.

Микул спал так крепко, точно заснул впервые за всю свою жизнь. Да и много ли приходилось спать этому беспокойному человеку! Жизнь единоличника в тундре не так-то проста. Постоянно гнетущая забота об оленях, о промысле ни на минуту не давала Микулу покоя. А как же иначе? Надо жить, надо кормить семью.

— Здравствуй, Микул! — пройдясь по латам, сказал Гриш.

Услыхав мужской голос, Паханзеда тут же поднял голову, сел, протирая глаза: и его как пружиной подняло на ноги, когда он разглядел стоявшего перед ним.

— Здравствуй, Гриш. Какие ветры занесли тебя сюда?

— Большеземельский тундровый Совет собирает всех мужиков, кроме стариков и детей. Завтра на рассвете ты должен быть в поселке Пэ-яха-харад.

Гриш достал из кармана бумагу, подал Микулу. Женщины подвинулись ближе к Микулу. А Микул повертел бумагу в руках, рассмотрел круглую печать и спокойно спросил:

— Судить будут?

Весной судили многооленщиков Тайбареев, стада которых паслись по всей Большеземельской тундре от правобережья Печоры до отрогов Урала. Паханзеда тоже единоличник. Но у него всего лишь девяносто оленей…

— Да нет, — сказал Гриш. — Судить никого не собираются. Говорят, война началась. Вчера на нашу страну напала какая-то Германия. Я уж точно не знаю, какая…

Все в чуме замерли.

— Ю-у-вэ-эй… Война, — переведя дыхание, шепнула бабка Ирина, сложив руки ладошкой к ладошке. — Хэй-ей-ей — опять война… У меня сердце болит…

— Так, значит, в поселок? — переспросил Микул.

— Да. Завтра… Я еду дальше — в чум Митьки Валея.

— Господи! — всплеснула руками и Нина. — Митька только женился…

Гриш скрылся за дверью, его упряжку проводили дружным лаем собаки.

Не стал раздумывать и Микул, надел малицу и шагнул к выходу, велев женщинам:

— Согрейте чай — надо ехать.

Женщины раздували костер.

— Ювэй хосподи! — шептала бабка Ирина. — Война…

Нина молча смахнула слезу.

— Не надо, — сказала бабка Ирина.

Сейчас в ней трудно было признать неистовую, злую свекровь…

Микул попил чаю и, обняв на прощанье мать, поцеловав жену, сына, улетел на одинокой упряжке в пустынную тундру.

Микул Паханзеда уехал. А в ушах Нины ещё долго звучало его последнее слово?

— Если будет трудно — вступай в колхоз…

12

Нет. Не вчера докатилась до тундры весть о начале войны. Большой войны. Страшной. На нашу Родину напали фашисты. И на родину ненцев. И пусть слово «фашист» понимал в тундре не каждый, но каждый знал: не с луком и не с копьем пожаловали на нашу землю незваные гости. Взрослые ненцы хорошо помнили дни, когда шли с огнем и свинцом англичане, белогвардейцы: по Северной Двине, Мезени, Пинеге, Печоре горели села, расстреливали, вешали людей… Ненцы знали, что такое война…

И вот уже седьмой месяц шумит где-то свинцовая вьюга. Плачет земля.

В тундре тихо. Беззаботно бродят олени на пастбищах. Сияет луна. Тихо качаются звезды — их ни больше, ни меньше. А люди?..

На третий день после свадьбы Митьки Валея тундра словно бы овдовела. Микул не вернулся. Из поселка, куда он уехал, пригнали упряжку, привезли его малицу, пимы и хорей. Нина пролежала весь этот день на пустых нартах мужа. На второй день встала и вышла к оленям. И дни побежали за днями, месяцы пролетали — Нина пасла вместо мужа, ловила рыбу в озерах, ставила и проверяла капканы… Все мужчины ушли на войну. А как же иначе, если у ненецких мужчин есть родители, жены и дети — есть родная земля. Их защищать надо. А меткий охотничий глаз и Микула и Митьки — всех ненцев, кто ушел на войну, — на фронте не лишний. И ненцы сменили хорей на винтовку.

Овдовела тундра. И особенно это чувствовалось по одинокому чуму, в который не вернулся Микул Паханзеда.

Лето ушло вслед за Микулом, отвыли у чума голодные волки в осенние темные ночи, вновь намела сугробы зима, загорелись над тундрой низкие звезды. Нина делала всё, что раньше делал Микул. В чуме она лишь отдыхала. В чуме шла теперь своя жизнь.