Метелица

Так и лежал дуб тяжелым грузом на чужих плечах, и жить не жил, и умирать не торопился.

«Ишь ты, шельма, надумал чего! Спилить, негоже такое дело. Надобно мужикам сказать али же Якову. Тут одному не управиться», — подумал Антип Никанорович сердито.

Но спустя минуту его охватила непонятная тоска. То ли дуба, старого знакомца, жалко стало, то ли о себе думка шевельнулась, только в груди сдавило, и стала чувствительна ломота в костях. Он поерзал на пеньке и поднялся.

— С-спилить! — сказал вслух и, минуя дуб, широко зашагал к лощине.

Внуков Антип Никанорович нашел на полянке, не доходя лозняка. Хлопцы лазили на четвереньках по редкой низкорослой траве и собирали ягоды.

— Эй, мужики, а тачка где? — спросил Антип Никанорович.

Хлопцы нехотя оторвались от своего занятия и подошли к деду. Губы, щеки и подбородки их были в красных, как у клоунов, пятнах от земляничного сока. Видать, им еще хотелось полакомиться спелой ягодой, но хлопцы понимали, что пришли сюда не за этим. Работа для них стала не игрой, а делом. Это и радовало Антипа Никаноровича, и огорчало. Слишком рано, не по годам взрослели дети, слишком рано узнавали всесильное слово «надо».

— Там, под кустом, — указал Артемка в сторону лозняка, мазнул по губам тыльной стороной ладони и, потоптавшись на месте, добавил: — Пошли али как?

Максимка поправил на плече единственную шлейку штанов, шмыгнул носом, крутнул рыжей головой и спросил деловито:

— А нам даси топора?

— Хм, топора… — Антип Никанорович почесал затылок. — Ну вот што, хлопцы. Пока я там наготовлю лозы, вы можете поягодиться.

Хлопцы радостно закивали и, опасаясь, что дед передумает, кинулись на полянку.

— Да про Анютку не забудьте! — крикнул он им вдогонку.

Полдня рубил Антип Никанорович лозу и все время думал о лежащем на молодняке дубе. «Видать, старею, мозги притомились — шевелятся туго», — рассуждал он, машинально работая топором. Последнее время стал он замечать за собой чудное: врежется какая-то одна думка и не выходит из головы целый день.

Вот так одно время думал о Максимке. Одинаковые они с Артемкой, даже Максимка заслуживает большей жалости за свое сиротство и болезненность, а вот поди ж ты, не родной внук — и чувства к нему другие. Разумом Антип Никанорович понимал: не виноват хлопец за свою мать непутевую, за батьку, сгинувшего где-то не по-людски, но сердцем не теплел. Что за сила непонятная — родство, почему она выше рассудка?

Чуть ли не год понадобился ему, чтобы привыкнуть к Максимке, поставить вровень с Артемкой и Анюткой. Да и вровень ли? Хоть и принял в свою семью чужого ребенка, кормит его и будет кормить, пока силы имеются, но необъяснимо для себя отделял родных внуков от Максимки. Не хотел отделять, но был бессилен перед этим могучим чувством родства.

Хлопцы набили оскомину земляникой и вернулись. У каждого в руках было по две длинные, как бусы, низанки ягод. Отложив в сторону свой гостинец для Анютки, они принялись переносить к тачке заготовленную лозу.

Работали далеко за полдень, пока Артемка не сказал по-взрослому деловито:

— Мо, хватит? Тачку с верхом наворочали.

И опять, уже возвращаясь в деревню, Антип Никанорович остановился у дуба передохнуть. И опять полезли к нему думки одна другой заковыристее, щемя стариковское сердце, навевая тоску. Всю жизнь дуб для него был чем-то близким, необходимым, а теперь вдруг стал враждебным. Каким-то злом веяло от этого бездумного дерева. Неужто и Антип Никанорович рухнет вот так на чужие плечи, станет в тягость своим родным и близким? Нет, однако, человек — он не дерево, сумел родиться, жизнь прожить, не кривя душой, сумеет и уйти по-человечески.

Непростая это штука — умереть достойно, всю жизнь учатся ей люди, но не каждому она дается. Готов ты, Антип Никанорович? Сможешь?..

«От, дурости в голову лезут! Медком ишо внуков не покормил, а туда ж… — Впрягаясь в тачку, он еще раз взглянул на дуб. — Разлегся… Спилить!»

7

В октябре на Савелия пришла похоронка.

Ксюша не замечала, как угасала осень, как прошла зима. Ни первый снег, ни первые ручьи по весне не пробудили в ней надежду. Надеяться было не на что. На Ксюшин запрос из Москвы пришло подтверждение, что действительно ее муж, Корташов Савелий Данилович, погиб в боях за социалистическую Родину и приказом ГУК НКО исключен из списков Красной Армии. С утра до позднего вечера она была занята работой и бесконечными хлопотами по дому. Плакать не было времени, и все домашние решили, что Ксюша успокоилась, смирилась с участью своей, как и многие вдовы. И никто не мог видеть, что творится в душе, никто не замечал, как по утрам она торопливо переворачивала мокрую от слез подушку.

Кто это выдумал, что время сотрет все? Кто сказал, что можно смириться с гибелью мужа, отца сына своего? Вдовы такого сказать не могли.