Метеоры

Станция работает непрерывно, благодаря вахтам из двух человек. Они трудятся по восемь часов и заступают на смену последовательно в 8, в 16 и в 24 часа. Главное в их работе — составить и передать азбукой Морзе (вручную или по телетайпной ленте) информационный бюллетень, докладывающий о скорости и направлении ветра, температуре, атмосферном давлении, о высоте и особенностях облаков, об амплитуде прилива. Днем высоту облачного покрова измеряют, запуская небольшой красный шар, наполненный гелием, — Коломбо мне это продемонстрировал. Ночью измерение проводится с помощью светового луча, который, отразившись от поверхности облаков, возвращается на шкалу, установленную в пятидесяти метрах от прожектора. Угол отражения измеряется автоматически. Но самое сильное и живое впечатление на меня произвел анемометр. С виду — маленькая ветряная мельница, составленная из четырех красных чашечек, вращающихся без перерыва, весело и как-то по-детски. Она таинственно связана со световым табло, на котором высвечиваются направление и скорость ветра. Восьмиконечная роза ветров (С., Ю., 3., В., С.-З., Ю-3., Ю-В., С-В.) сделана в форме восьми светящихся указателей, какой-нибудь из них горит всегда. В середине табло красная мигалка, работающая в ритме, который задает скорость ветра. Под ней такая же зеленая, пульсирующая в гораздо более медленном и постоянном ритме, она — эталон измерения. Коломбо объясняет мне, что для получения скорости ветра в миллисекундах подсчитывают число миганий красной лампы в промежутках между двумя миганиями зеленой, потом умножают на два. Указывая мне семь точек горизонта, откуда приходят основные ветра региона, он превратился в поэта: сицца, сирокко, либеччо, мистрале, бора, грекале и поненсино.

Снаружи мое внимание привлек не столько ящик с термометрами, гигрометрами и плювиометрами, сколько нечто вроде огромных грабель, с зубцами, устремленными к небу. Ручка могла вращаться вокруг своей оси, перемещая стрелку на диске, где были указаны стороны света. Это был так называемый нефоскопический плуг, позволяющий определить направление движения облаков и их угловую скорость. Это настоящие облачные грабли, они скребут небо, царапая серые и нежные животы пролетающих чудищ.

Все, что было на этом островке, — весь этот кукольный домик, набитый хрупкими и нелепыми инструментами, похожий на детскую площадку, все эти красные шары, винты, вращающиеся воронки, флюгера и, как венец, упомянутые огромные грабли, поставленные на деревянный диск, — все излучало странное счастье, секрет которого я старался понять. С метеорологией связана очевидная комичность, в которой виноваты в основном постоянные, противоречащие фактам, отклонения прогнозов погоды — неиссякаемый источник шуток. Но дела обстоят еще забавней. Этот инфантильный арсенал, помещенный на острове величиной с ладонь, это, в конце концов, все, что человеческий гений может противопоставить могучим атмосферным явлениям, от которых зависит в очень многих отношениях жизнь, нет, выживание людей. Это все, но и этого может быть слишком много, если взять во внимание полную беспомощность человека перед лицом метеоров. Ужасная сила машин, творческая и разрушительная мощь химии, неслыханная смелость хирургов, короче говоря, индустриальный и научный ад, способный перевернуть поверхность земли и проникнуть в человеческое сердце, отворачивается от вод и огней небесных, оставляя их на усмотрение горстки чудаков и их инструментов за два су. Этот контраст возбуждает чувство счастливого удивления. Дождь, ветер и солнце остаются заповедной областью бедняков, в духовном и физическом смысле, рассеянных по всему миру, но братьев по своей простоте, связанных день и ночь радиосвязью, — вот веселый и свежий парадокс.

Провожая меня к причалу, где ждала моторная лодка, Коломбо привлек мое внимание к шесту — простой шест, вбитый в илистую глубину и защищенный от волн и кильватерных струй цементным цилиндром, открытым с нашей стороны. Размеченный на метры и сантиметры, он предназначался для измерения амплитуды прилива. Коломбо объяснил мне, что само существование Венеции обязано, почти всегда неизменной, несогласованности подъема воды и периодического разгула ветров. В общем, она всегда между «тихой бурей» и бурей метеорологической. Если в один прекрасный день они совпадут, то Венеция (а площадь Сан-Марко возвышается над уровнем моря всего на семьдесят сантиметров), будет поглощена стихией, как город Юс.[13]

Благодаря этому визиту, я сделал еще один шаг в неисследованную, еще даже неназванную, девственную область, которая, кажется, относится к привилегированной сфере интуиции разделенных близнецов.