Метод «Джакарта». Антикоммунистический террор США, изменивший мир

На жизнь у нее есть 200 000 рупий в месяц, или около 14 долларов. Местная церковь выделила ей крохотное вспомоществование — 5 кг риса в месяц. Однако у нее нет семьи, нет и традиционных связей со своей общиной, а это главное, что обеспечивает существование большинства женщин ее возраста. Эти связи были обрублены, когда Магдалену обвинили в том, что она коммунистка. Когда я в первый раз подъехал на мотоцикле по тихой дороге к ее дому и вошел в гостиную, то глазам своим не поверил. Не так живут престарелые индонезийцы. Они живут в доме большой семьи, а если у них нет семьи, то о них заботятся соседи. Пока я подходил к ее дому, никто из соседей по улице не поздоровался с нами. Она не ошиблась, когда предположила, что на всю жизнь останется меченой.

Такое положение типично для выживших в насилии и репрессиях 1965 г.{641} Согласно оценкам, в Индонезии до сих пор проживают десятки миллионов пострадавших или родственников жертв — и почти все они находятся в худшем положении, чем того заслуживают: от крайней нищеты и социальной изоляции до отказа в признании того, что их родители, дедушки или бабушки были убиты несправедливо и что их семья ни в чем не была виновата.

Маленькая организация, отстаивающая права выживших в этом регионе, Sekretariat Bersama ’65, десятилетиями борется за признание преступлений, совершенных против таких людей, как Магдалена. Пострадавшие ожидали, что возникнет нечто вроде комиссии по установлению истины или процесса национального примирения, что жертвам будут выплачены компенсации или, по крайней мере, прозвучит публичное извинение за то, что с ними произошло, подтверждение, что они не являются недочеловеками. Ничего подобного так и не произошло.

Еще в 2017 г., когда я в первый раз договаривался о встречах с пострадавшими, Баскара Вардая, католический священник-иезуит и историк, специализирующийся на событиях 1965 г., предупредил меня: «Многие выжившие устали от разговоров, устали от борьбы. Это длится очень долго, и они совершенно ничего не добились».

В 1965 г. мэром Соло был член коммунистической партии по имени Утомо Камелан. За те несколько лет, когда я приезжал в Соло, чтобы встретиться с выжившими, я нашел буквально горстку людей, работавших в его администрации, — на тот момент молодых индонезийцев, осчастливленных возможностью устроиться на официальную должность в мэрию. Когда Сухарто захватил страну, Утомо Камелан был арестован и приговорен к смерти.

В 2005 г. бывший бизнесмен-мебельщик Джоко «Джокови» Видодо был избран мэром Соло. В 2014 г. он выиграл президентские выборы. Его кандидатуру поддерживал ряд групп по защите прав человека. Многие из них надеялись, что, будучи первым руководителем Индонезии, не происходящим из сухартовской военно-олигархической среды, он признает преступления 1965 г. и извинится за них или откроет к 50-й годовщине массовых убийств какое-то расследование.

Они ошиблись. Вскоре после начала президентского срока он с улыбкой заявил репортерам, что «и не подумает извиняться»{642}. В 2017 г., когда моего соседа по комнате терроризировали в Джакарте за участие в конференции, посвященной 1965 г., Джокови — сам обвиненный в том, что был коммунистом, — занял более жесткую позицию. «Если коммунисты вернутся, просто разгромите их», — сказал он{643}. В 2019 г. Джокови был переизбран на второй пятилетний срок.

В Соло мне пришлось очень трудно. Было очень тяжело договориться об интервью, продвигаться вперед приходилось медленно, и томительные недели тянулись одна за одной. Сначала я думал, что смогу разговаривать с индонезийцами через переводчика, но быстро понял, что многие люди до сих пор слишком травмированы и слишком боятся того позорного клейма, что не перестает причинять им боль даже в преклонные годы, чтобы свободно говорить в присутствии незнакомого или не пользующегося их доверием индонезийца. Даже если кто-то и согласился бы общаться со мной через переводчика, сами вопросы были слишком деликатного свойства, чтобы переложить на кого-то еще ответственность за их формулировку. Поэтому я усовершенствовал свое знание языка, чтобы проводить интервью с глазу на глаз, и мало-помалу завоевал их доверие. Я переговорил с очень многими людьми, истории которых не смог включить в книгу. Некоторые оказались все-таки не готовы рассказать мне все без утайки, многие другие бесстрашно сделали это и помогли мне сформировать собственное понимание тех событий. Несколько историй я выбрал, чтобы включить в книгу. Мне даже неловко признаваться в том, что этот процесс был для меня психологически очень трудным, поскольку все мои ничтожные испытания меркнут в сравнении с тем, что выпало на долю моих собеседников, да к тому же я-то в любой момент мог вернуться к своей комфортной жизни в Соединенных Штатах.