Но, по крайней мере, кофе в маленьком кафетерии был чудесным. Авраам сидел у широкого, выходящего на улицу окна. Главное отделение брюссельской полиции находилось по соседству, в пятиэтажном здании, облицованном маленькой бархатисто-коричневой плиткой. На часах было почти десять, а солнце так и не засияло. Длинные, узкие окна просторных, с высокими потолками следственных кабинетов были обрамлены старыми деревянными наличниками. Оттуда пробивался мягкий оранжевый свет. Авраам Авраам думал, что ему трудно представить себе, как вся эта обстановка вяжется с расследованиями деяний убийц, насильников и наркоманов. Снаружи здание смотрелось как библиотека. В окне одного из кабинетов на первом этаже виднелся старинный комод, и на нем – три полицейские фуражки: синяя, белая и черная.
Жан-Марк Каро предпочел бы, чтобы Авраам Авраам сказал: «Да бог с ним, с переводчиком! Дайте мне адреса брюссельских борделей, и как-нибудь на неделе встретимся». Сам он именно это и проделал в Израиле. Заскочил в участок, посетил в сопровождении Авраама Тель-Авивское отделение полиции и встретился там с Иланой, а все остальное время прозагорал на пляже, хотя зима еще не кончилась, да искал «чистые и благоустроенные места, где можно с удовольствием провести время». В один из дней после работы Авраам Авраам взял его в хороший ресторан на Тель-Авивской набережной, и там гость даже не интересовался расследованиями, о которых рассказывал ему его местный коллега. Он лишь выпил две бутылки белого вина и закусил рыбкой.
Через полтора часа сидения в кафетерии терпение израильского полицейского лопнуло, и он вышел пройтись.
Здание Главного отделения брюссельской полиции располагалось на углу двух узеньких живописных улочек, Рю-де-Миди и Рю-Марш-о-Шарбон, в старинной, как показалось Аврааму, части города. Все улицы в этом районе были узкими, ухоженными, и почтенные дома, которые высились по бокам, будто стояли внаклонку, так что их крыши почти соприкасались друг с другом, будто верхушки деревьев, образующих над дорогой арку. Кругом были дорогие бутики, магазины старинной мебели, шоколадные лавки и множество маленьких галерей, выставивших в своих чистейших витринах абстрактные, совершенно невразумительные картины. Будто в Бельгии уже и не помнят, как делают простые рисунки, на которых изображено небо, или дерево, или молодая женщина, раскинувшаяся в картофельном поле. Авраам ошалел, проходя мимо «Гомо эректуса», бара и галереи геев, расположенного прямо напротив Главного отделения брюссельской полиции. И ошалел еще сильней, когда понял, что эта узкая улица ведет его прямо к Гроте-Маркту, единственному месту в Брюсселе, о котором сказано, что он просто обязан его посетить. На интернет-сайтах, которые Авраам просматривал перед отъездом, было сказано, что турист обязан посмотреть эту площадь, однако инспектор так и не понял, за что писатель Виктор Гюго назвал ее самой красивой площадью Европы.
А Элиягу Маалюль все не звонил.
Маалюль, бывший для Авраама гарантом того, что дело не уведут у него из-под носа, пообещал звонить ему каждый божий день и сообщать ему о ежедневной проверке, которую по утрам продолжали проводить в больницах, а также о любой реакции на его телевизионное выступление. В воскресенье утром, перед тем как инспектор отправился в аэропорт, Элиягу сказал:
– Ави, я знаю, отчего ты нервничаешь, но тебе не стоит волноваться. Я здесь, у тебя за спиной.
Во вторник и в среду Авраам по-прежнему таскался за Жан-Марком без переводчика. С тех пор как вступили в действие законы объединенной Европы и туда хлынули потоки эмигрантов из Восточной Европы и Африки, в Брюсселе понатыкали камер наблюдения. И поэтому в руках полиции оказались снимки Иоганны Гетц, пусть и сделанные под странным углом и зеленоватого оттенка, – как эта женщина пьет пиво в пабе в воскресенье вечером, за несколько часов до того, как была похищена из своей квартиры, и как она по дороге домой покупает в супермаркете коробку с замороженной пиццей, бутылку молока и сигареты. Одна из камер, установленная на улице, где проживала Иоганна, запечатлела ее за считаные секунды до того, как она вошла в дом. Высокая и худая. Волосы белокурые. И пьяной она не выглядела.
«Что все это дает? – думал Авраам. – И так ведь понятно, что она пришла в квартиру!» Конечно, камеры могли заснять человека, который всю дорогу шел за ней следом. Но этого не случилось. Не зафиксировали они и тот момент, когда ее тащили из этой квартиры. Кроме всего прочего, бельгийских сыщиков заводило то, что тело было найдено в одежде, но без обуви, и что один розовый чулок у женщины отсутствовал. Жан-Марк говорил со своим гостем об отсутствующем чулке, как о персонаже из романа Агаты Кристи.