Метод инспектора Авраама

Они несколько минут помолчали. Все четверо. Авраам и в прошлом был участником затяжных молчаний в этом кабинете. Молчаний, которые настраивали на размышления. Молчаний, во время которых они с глазу на глаз прокручивали идеи. Но сейчас тишина была иной. Это была тишина перед перегруппировкой. Тишина, в которой каждый из сидящих в кабинете пытался проверить новую расстановку сил и решить, какое место в ней отведено для него. Авраам с усилием заставил себя успокоиться, молча проглотить оскорбление. Он закурил еще одну сигарету и сказал:

– О’кей, по крайней мере, объясните, что думаете вы. Потому что на самом деле вы говорите, что я не так повел допрос родителей.

– Не в этом дело, – тут же ответил Маалюль. – Мы просто предлагаем проверить все варианты.

– Послушай, – вмешался Шрапштейн, – если мы меняем свою версию и предполагаем, что Офер Шараби отсутствует со вторника после обеда – потому что это последний раз, о котором мы точно знаем, где он находился, – тогда меняется вся картина. Это говорит о том, что, с нашей точки зрения, он пропал перед тем, как уехал его отец, ане после того. Тогда и тот факт, что ранец обнаружился в мусорном контейнере после того, как отец вернулся, может приобрести другой смысл. Странно, что ранец возник через две недели после того, как пропал. Тебе не кажется, что стоит это проверить?

Элиягу кивнул, и Авраам Авраам заговорил, стараясь придать своему голосу деловой тон:

– По-моему, это выглядит весьма надуманным. Можно также предположить, что он исчез в понедельник, а человек, которого во вторник зафиксировали школьные камеры наблюдения, – это двойник, разве не так? Если вы считаете, что родители утаивают информацию, значит, ставите под сомнение мое расследование. Иначе это не назовешь. А я вам говорю, что они информации не утаивают и что делают все возможное, дабы помочь расследованию. Я единственный сидел у них в доме, говорил с ними и видел, что на них обрушилось. Это чистая несправедливость – сомневаться в той версии, которую они сообщили. И я не собираюсь на это клевать.

– У тебя есть другая теория, которая может объяснить, почему мы не в состоянии восстановить то, что случилось в среду? – осторожно спросил Шрапштейн.

Возможно, именно из-за этой осторожности Авраама и прорвало:

– Нет у меня теории, и я теорий не ищу! Я брал свидетельские показания у родителей Офера и знаю, что они сказали. Это ты работаешь с теориями, разве не так? Слез, наконец, с теории о живущем по соседству преступнике и решил оседлать его родителей?

Эяль промолчал – вместо него заговорила Илана:

– Ави, хватит. В этом нет ничего личного, и здесь никого не пытаются критиковать. Я прошу вернуться к расследованию по-взрослому и по-деловому.

И снова воцарилось молчание. Авраам не мог объявить Лим, что просит освободить его от этого дела. Потому что без него они обратят расследование на Рафаэля и Хану Шараби. А он не хотел, чтобы кто-то, кроме него, снова их допрашивал. Зазвонил мобильник Иланы. Она говорила шепотом, прикрыв рот рукой. Маалюль воспользовался этой помехой, чтобы сменить тему разговора, а Шрапштейн сделал вид, что его что-то позабавило, но было видно, что посягательства на свою честь он не простит. Он послал кому-то текстовое сообщение.

Элиягу тем временем стал расспрашивать Авраама:

– Ну, давай колись. Что ты там делал?

– Ну честно, ничего, – отозвался инспектор.

– И как там у них все устроено?

– Мне показалось, что на уровне. Но точно судить не берусь. Программа обмена опытом провалилась, потому что все отделение пахало сутками – широко освещаемое в прессе расследование убийства. Вкалывали, как ломовые лошади. Но вроде успешно, потому что в последний день перед моим отъездом они задержали подозреваемого – судя по всему, убийцу.