Метод римской комнаты

— Что вы можете сказать о докторе Бессонове? — возможно беспечнее поинтересовался Ардов.

— Любопытный тип! — легко отозвался Чептокральский, ковыряясь в зубах. — Я его интервьюировал. У него милая дочка. Такая, знаете ли, чуть-чуть эмансипантка. Медицинское образование, идеи новой формации…

— Эмансипантка в шляпном салоне?

— А что тут такого? — Чептокральский добродушно рассмеялся. — Она интересная барышня, так что все эти шляпки, брошки…

Неожиданно репортер умолк, остановив взгляд на камее, лежащей на столе.

— О господи! Да ведь это же было на ней! Возможно ли поверить?!

Мужчина схватил камею и поднял на сыскного агента потрясенный взгляд.

— Неужели это наша эмансипантка?

— Знаете что, Чептокральский, — проговорил Ардов после паузы, — укажите-ка в вечернем выпуске вашей газеты, что полиция располагает сигналетическим портретом преступника, составленным со слов свидетелей по методу французского криминалиста Альфонса Бертильона. Ознакомиться с изображением можно во втором участке Спасской части.

Чептокральский выхватил блокнот и принялся записывать поручение.

— Феноменально! — пробормотал он. — Передовые методы, господин Ардов? Похвально, похвально… Позволительно ли взглянуть на изображение преступника?

Ардов выразительно посмотрел на собеседника.

— А, понимаю, — заговорщицки улыбнулся репортер. — «Ловить на приманку»? Отличная идея. Заманить преступника прямо в участок! А вы не такой простак, Ардов, как можно было подумать с первого раза.

Илья Алексеевич подвинул к Чептокральскому лежащую на столе ассигнацию.

— Благодарю за помощь. Надеюсь, этого достаточно?

Глава 14 В участке. Гвоздь

В участке тем временем бурлила привычная жизнь. Околоточный надзиратель Свинцов разбирал вечерний улов: в кутузке тюмарили отловленные им лермаки[14] с гужбанами[15], а у специального бертильонажного станка стоял с разведенными руками невысокого роста рябой мужичишка, хозяин мелочной лавки Емельянов. Голова его была прижата затылком к столбу с делениями, а взгляд опрокинут куда-то в сторону, словно из верхнего угла приемного отделения на него был наставлен грозящий перст высшего судии.

Африканов приставил к уху задержанного страшного вида ржавый кронциркуль, рассмотрел показатель на шкале и объявил Облаухову, который стоял тут же за конторкой и заполнял карточку:

— Длина левого уха — 0,098.

Африканов слегка отстранился, как обычно делают художники, оглядывая холст на мольберте.

— Форма овальная… — заключил он. — Оттопыренность средняя. Мочка — треугольная.

Облаухов, шевеля губами, заносил данные в соответствующий раздел уже частично заполненного документа. Африканов бесцеремонно раздвинул мужику веки.

— Окраска левого глаза желтовато-зеленая.

— Какая оттопыренноcть? — подал голос Облаухов: он явно не поспевал.

Все это время Свинцов стоял напротив задержанного и молча смотрел ему в лицо тяжелым, осуждающим взглядом. Мужичишка заметно нервничал.

— Не виновен, ваше благородие, — прошептал он, отворачивая лицо, словно борода полицейского обжигала его огнем.

— А если я тебе сейчас этот гвоздь в ж…

Околоточный надзиратель не успел закончить мысль, потому что в участок вошел пристав.

— Свинцов, что там у тебя? — без всякого интереса спросил Троекрутов, намереваясь без задержки продвинуться к себе в кабинет.

— Вот, ваше высокоблагородие, — браво отозвался околоточный и показал кованый гвоздь. — Хозяин лавки Емельянов. Продал прислуге коллежского советника Ухватова хлеб с запеченным в нем гвоздем.

Присутствие в деле чиновника шестого класса обеспокоило пристава. Коллежский — это, конечно, не тайный советник, но и не какой-то там синодский регистратор.

— Тот едва зуб об него не сломал, — довершил доклад Иван Данилыч.

Троекрутов подошел к бертильонажному станку.

— Каким еще гвоздем? — спросил он как-то растерянно, по-детски.

Свинцов передал трехгранный кованый гвоздь Троекрутову, тот повертел его в руках и вдруг гаркнул так, что звякнули стекла и заржала кобыла за окном.

— Совсем обалдел, Емельянов?

Мужичишка, как подкошенный, рухнул на колени, едва не потеряв сознание от ужаса, и принялся истово креститься.

— Невиновен! — зашептал задержанный. — Вот-те крест, невиновен!

Свинцов с Африкановым бросились оттаскивать Емельянова от пристава. Очередь просителей вздрогнула, словно каждого в ней шибануло током. Какая-то баба от неожиданности уронила корзину с яйцами, которую невесть зачем приволокла в участок. Из соседнего помещения на крик прибежал фон Штайндлер и, оценив картину, тоже бросился усмирять преступника, навалившись ему на ноги.

— Ты зачем гвозди в хлеб суешь? — продолжил орать Троекрутов.

— Невиновен! — еще сильней запричитал бедолага. — Прости, прости, ваше высокородие! Христом Богом молю.

Емельянов изловчился и ухватил пристава за сапог, но Свинцов с Африкановым ткнули его по разу в бока и оттащили обратно к измерительной стойке.

— И как это тебе в голову твою дурную мысль такая дикая пришла? — не унимался пристав. — Гвоздь! Гвоздь!!! — Он показал улику присутствующим. — Это же форменный террор, разве нет?