Метод римской комнаты

— Никак нет, ваше благородие, — причитал Емельянов. — Никого, никого не хотел. Вот как есть — невиновен. Бесы закрутили!

Троекрутов перешел на спокойный тон так же легко, как полминуты назад взорвался бешеным воплем.

— Ну это вы все так… — почти дружелюбно продолжил он. — Невиновен… Это ж надо умудриться — гвоздь!

Развернувшись, он осмотрел притихших посетителей, желая понять, какой эффект произвело его выступление, носившее, по замыслу, воспитательный характер. — Я еще понимаю, таракана запечь — это дело, можно сказать, привычное.

Троекрутов повернулся к Облаухову, который на всякий случай стоял рядом на случай возможных поручений.

— Как ее, эта… На той неделе Иван Данилыч как раз к нам приводил.

— Купчиха Гусева, — c готовностью подсказал Облаухов. — Лавка в доме номер семь.

— Да, Гусева. Пожалуйста — двое суток штраф и десять рублей ареста. То есть наоборот: десять рублей штраф и двое суток ареста. И это за таракана. А у тебя — гвоздь. — Пристав опять обратился к задержанному: — Это же, считай, покушение, Емельянов. На коллежского советника покушение! Ты что себе думаешь?

Вдруг Емельянов с диким рыком взмыл над полом как отпущенная пружина и, оттолкнув Троекрутова, метнулся к выходу. На его беду, в это же время в двери вошел городовой Пампушко, который, не думая ни секунды, двинул беглецу кулаком в лоб. Емельянов отлетел обратно под ноги пристава, где его принялись мутузить подоспевшие Свинцов с Африкановым.

— Не бей, ваше благородие, признаюсь! Во всем признаюсь!

Троекрутов склонился над нарушителем.

— Ну, говори, гнида, — приказал Африканов. — Кто велел коллежского советника гвоздями накормить?

— Для весу, для весу присунул, ваше благородие. Не губи! — ойкая, открылся Емельянов.

— Это у них известное дело, ваше высокоблагородие, — подал голос кто-то из зрителей. — Суют, шельмы, гвоздь в буханку, чтобы на весах тяжесть прибавить!

— Это я понимаю, — отмахнулся пристав. — А чего ж не вытащил-то, Емельянов?

— Вытащил! — к удивлению присутствующих заявил провинившийся.

— Как же вытащил, когда вот он? — показал гвоздь Евсей Макарович.

Свинцов с Африкановым приостановили избиение, желая также получить разъяснение.

— Вытащил! — подтвердил горемыка. — А кухарка давай по новой перевешивать. Я опять ткнул. А она уж и умотала с ним, коза драная.

Признавшись в преступлении, мужик успокоился, как после исповеди, и, закрыв глаза, смиренно остался лежать в ожидании решения своей участи. Троекрутов разогнулся и оглядел собравшихся. Все ждали развязки, причем чутье подсказывало приставу, что наказание не должно быть очень уж строгим, поскольку злосчастная кухарка явно превратила торговца-хитрована в без малого библейского страдальца.

— Вот что, Емельянов, — наконец молвил пристав. — Прежде чем что-то куда-то совать, надо хорошенько башкой своей думать.

Изреченная Троекрутовым мудрость вызвала гомонок одобрения, уловив которое пристав уже уверенней объявил приговор:

— Двое суток штраф и десять рублей ареста. То есть наоборот: десять рублей штраф и двое суток ареста.

По общему выдоху начальник участка понял, что вполне угадал с решением. Свинцов с Африкановым поволокли Емельянова в кутузку, а Троекрутов отправился было в кабинет, но заметил вошедшего Ардова.

— А, Илья Алексеевич! — вроде как обрадовался пристав. — Как успехи? Удалось ли отыскать булавки?

— А также убийцу господина Мармонтова-Пекарского! — добавил фон Штайндлер. — Первый день на исходе.

— Да-с, — подтвердил Троекрутов, — через два дня милости прошу ко мне в кабинет с докладом. В департаменте ждут не дождутся результатов расследования.

Ардов хотел было что-то сказать, но пристав уже свернул в коридор. Илья Алексеевич прошел в зал и молча сел за свой стол.

— И про горничную в доме Данишевских забывать не стоит, — не унимался фон Штайндлер. — Вы установили обстоятельства происшествия? Улики какие-нибудь… Ботинок там, может быть… — Он взглянул на чинов полиции, которые с готовностью гоготнули, припомнив конфуз с неудачным арестом репортера.

Глава 15 Метод в действии

Ардов сидел за столом и безмолвно пялился на ботинки из магазина Собцова. «Дались мне эти башмаки, — досадливо подумал Илья Алексеевич. — Скорее всего, след был оставлен случайным прохожим… Полгорода в таких расхаживает!..»

Ардов затолкал обувь в коробку и бросил под стол. Перед ним остались лежать три папки, на которых были выведены названия дел: «О кражѣ въ шляпномъ салонѣ», «О смерти г-на Мармонтова-Пекарскаго», «О паденіи изъ окна служанки въ домѣ кн. Данишевскихъ».