Метро

— Ничего не потеряла. Та же самая там жизнь. Просто жратва лучше. Ну и… медицина. А что, ты бы смогла? С ними?

— Что он тебе рассказал?

— Он мне все рассказал. Все. Невидимые наблюдатели, власть, красные, фашисты, все.

— И отпустил?

— Да.

— Тебе надо уходить отсюда. Они всех ваших забрали. Брокера этого твоего. Всех. В тот же день, как ты… Может, их больше нет. Я не знаю.

— Кто? Наблюдатели?

— Нет. Не его люди. Твой Орден.

— Орден… Послушай. Ты… Я хочу понять. Он тебе все объяснял, да? Ты все знала. Про верх. Про мир. Но! Это ведь твоя мечта была. Вернуться туда. Как и моя. Чтобы мы все… Там. Опять. Там! Ты же рассказывала мне. Сама! Что ты тут делаешь? Зачем торчишь в этой помойной яме? Почему не сбежала? Почему ты тут?

Саша стояла перед ним — тонкая, как карандашом набросанная, обнимая себя руками. Смотрела на него исподлобья.

— Уходи. Правда.

Он схватил ее за запястья-ветки.

— Скажи мне. Я хочу людей поднять. Ты говоришь — почему не остался. Потому что остальные… Мы. Все мы тут. Им надо знать. Всем. Они должны знать. Ты меня не предашь? Опять. Ему? Не выдашь?

— Не предам.

Губы у нее запечатались. Артем ждал.

— Но с тобой не пойду.

— Почему?

— Артем. Я его люблю.

— Кого?..

— Алексея.

— Этого? Этого… Старпера? Извращенца?! Да он… Он же… Он же без души… Ты бы слышала, что он говорит… Про людей! Ты — его?!

— Да.

Артем отпустил ее руки, обжегшись; отшатнулся.

— Как?!

— Люблю, — она пожала закутанными плечиками. — Он для меня как магнит. Он магнит, а я опилок железный. Все. Он мой хозяин. И ко мне он всегда был добр. С самого начала.

— Он тебя в пользование сдает! Он тебя! Ему смотреть нравится, как тебя всякие… Грязные… Разные!

— Да, — кивнула Саша. — Он так любит. И мне так нравится.

— Тебе нравится?!

— А что? Тебе тоже такое не подходит? Как Гомеру? Прости тогда.

— И ты ждешь… Ждешь, чтобы он забрал тебя туда? К себе?

— У них освободилось одно место. Он получил разрешение. Но я…

— Ладно. Я понял. Ты вместо себя — меня… Ладно. Я понял. Ладно.

— Тебе надо уходить.

— Ты правда туда хочешь? К ним? В этот их круглосуточный кабак? В бункер?! Вместо верха — еще глубже?!

— Мне все равно, куда. Я хочу с ним быть. Я — его. И все.

— Ладно. Я понял.

Постоял еще. Потом снял с шеи крест. Бросил ей.

— Пока. Спасибо.

— Пока.

* * *

Вышел: мир кувырком.

Побрел через похотливую однодневную пьяную толпу. Сказал Саше, что понял, а сам не понял ничего. Как можно — с Бессоловым? Как можно такого — любить? Как можно дирижабли свои променять даже бы и на мечту о бункере? А на бордель ради бордельных коротких встреч по снисхождению? Бессолов ей и еды объедки из бункера своего выносит — и любви объедки тоже. А ей ничего, хватает и того, и другого. Небалованная.

Что Артем про Сашу не понимает?

И как ее ненавидеть даже?

— Эй, человек! — потянулся кто-то к его официантскому костюму. — Бодяги литру!

— Иди на хуй!

Вышел к причалу. Высокая вода стояла, по кромку.

Надо ломать. Ломать все. Все ломать к херам.

Мельник, значит, отобрал у него всех товарищей. Гомера, Леху, Летягу. Надо освободить их, если живы. Одному ничего не сделать.

Мельник.

Если бы можно было на свою сторону Орден перетянуть… С такой силой и против Наблюдателей не страшно. Орден бункеры отстаивал, может и отвоевывать.

Как только их смутить? Про проданных товарищей рассказать им? Но продавал ли их Мельник — и кому? Его и самого продали и купили, старого идиота; а ребята погибли просто без смысла. Из-за инициативы на уровне среднего звена. Старик-то понимает сам, за что ноги отдал?

А если рассказать ему, объяснить?

Что ему-то, Святославу Константиновичу, известно про метро? То уж, что ему Бессолов выделил. Ему ведь тоже, наверное, полуправду в зубы ткнули. Не может же он быть счастлив от того, что из героя стал колобком в каталке — и не за-ради спасения метро, а потому что ему второй половины правды не доверили?

Болтался в другом конце платформы у причала бутылочный плот. Рядом дрых пьяный железнодорожник. Артем осмотрелся, одумался. Через затопленный Рейх поплыть — не до самого же потолка там залито? — и будет Полис. Потребовать разговора с Мельником. Досказать ему все, чего тот не знал, додать ему правды. Если не встанет на сторону Артема — пусть хотя бы его людей отпустит.

Пока шел к плоту, снял в каком-то бардаке лампу на свином жире. Не фонарь, но хоть какой-то проблеск от нее в туннеле будет. Подкрался к плоту, ткнул спящего мыском лакейского ботинка — беспробудно.

Отвязал зыбкое судно, перескочил на него, и поехал по мутной реке в трубу. Вместо весла — черпак на палке; то с одной стороны им грести, то с другой. Плот крутится, подневольный — неохота ему обратно, но все же заползает в черноту. Света от лампы — на шаг вперед, черпак и то дальше достает. Туннель идет вниз, вода — вверх; потолок снижается, подступает к Артемовой макушке. Хватит воздуха?

Стоя грести было больше нельзя, потолок не пускал. Пришлось сесть.

Плыла навстречу крыса. Увидела сушу, обрадовалась.