Метро

— И не доедают. Тарелки, полные объедков, стоят. И там… Они ведь, наверное, и тогда жрали. Жрали в те самые минуты, когда мы вместе со всеми… На Комсомольской… Под пули.

— Бъяди, — сказал Леха. — Вот бъяди-то. И медицина, говоъишь?

— Видишь же сам? Меня вот… На ноги поставили. Не знаю, надолго ли. Но! Понимаешь?

— Вижу. А у нас тут дъугая медицина, да? Такая: за яйца схватят чеъовека и скажут ему: поъзи, чеъовек, на къадбище сам. А то мы тебе с твоим ъаком все равно ничем помочь не можем. Вот с нами, значит, так. Ну не бъяди?

Гомер стоял безмолвно. Он в такое не мог поверить с той же готовой скоростью, что и Леха.

— А почему с нами-то, как с говном тогда?! — спрашивал апостол. — Если в говне, то пускай все уже в говне! А не то, что одни — будут в нем по шею, а другие — саъатики ножичком пийить! А где бункеъ-то? Затопить его, может, а?!

— Мне мешок на голову, когда оттуда… Ну а туда я вообще без сознания… Не знаю, где.

— А я бывал там. В музее этом, — сказал Гомер. — Еще до войны бывал. На экскурсии. Полное название у него было тогда — «ЗКП Таганский». Защищенный командный пункт. Таганский — потому что на Таганке прямо. Один вход с улицы был. Переулочки старомосковские, рядом с Москва-рекой. Особняки старые. И один такой особняк, двухэтажный — на самом деле муляж. Нам тогда объясняли, что за стенкой — бетонный колпак, лифтовую шахту от бомб прикрывать. Двадцать этажей вниз — и там этот бункер. И да, все, как ты описываешь. Неон, ресторан, ремонт.

— Но как в метро-то они попадают?

— Там был выход. Даже не один. И на станцию, на Таганскую как раз, и в туннель, на Кольцевую.

— Таганская… Это ведь от Комсомольской в двух станциях всего… — проговорил Артем. — В двух. Неужели они не слышали криков? Если мы даже наверху их слышали?

— Невидимые наблюдатели… — покачал головой Гомер. — Лучше б Изумрудный Город правдой оказался.

— Их оттуда можно вытряхнуть! — горячо сказал Артем. — Выбить их, выгнать в метро. Людям предъявить этих гадов. Пускай сами сознаются, Бессолов пускай сознается, что они нам врали столько лет. Пускай скажут, что мир наверху есть, что мы тут, внизу, только зря дохнем. Приказ пусть своим отдадут, чтобы глушилки отключили. Это все реально провернуть! Охраны там мало. Только понять бы, как внутрь попасть…

— А откуда жъатвы у них стойко? — спросил Леха.

— Склады. Гохран. Но, думаю, и из метро берут. От Ганзы… Ганза же в кармане у них! Все в кармане. Красные им заключенных на стройки гоняют, Ганза кормит, Орден вот… Подчищает. Ты об этом знал? А, Летяга?

— Нет, — тот смотрел мимо Артема, в стену.

— А Мельник?

— Не думаю.

— Надо сказать ему!

— Скажешь еще. Будет возможность.

— Он с тобой говорил? Ты его видел вообще?

— Видел. Будет трибунал. То есть он сам и решит. А Анзор подмахнет. Дезертирство. Вообще-то полагается мне за такое… И Лехе. Его же как бы приняли к нам. Так что и отвечать. Ну и тебе теперь. Знаешь, что полагается. Вышка.

— Йично меня мама не дъя этого ъожаъа. Она мне бойшое будущее, между пъочим… — сообщил Леха.

— А с тобой что? — спросил Артем у Гомера. — Тебя они чего взяли?

— Как свидетель прохожу, — пожал плечами тот. — Что я? Мельник и не помнит меня. Может, отпустят.

— Свидетель, — повторил Артем. — Свидетели, думаешь, нужны ему? Я тоже не то что дезертир. Если мы не убедим его… Если заартачится… Всем кирдык.

— А Илья?

Артем обернулся, посмотрел на Илью Степановича. Тот сидел на холодном полу, не спускал с Артема глаз. Пересеклись взглядами — очнулся:

— Это правда все?! Про Рейх?.. Про Евгения Петровича?.. Про его дочь?!

— Был конверт с фотографиями. Я сам в руках держал. И вот Бессолов сказал. Думаю, правда.

— Он сбежал. Фюрер. Сбежал.

— Я знаю. Вот ищут его, хотят вернуть. Говорят, будут вам новый Рейх строить всем миром.

— У меня… тоже… дочка, — сглатывая сухим горлом, сказал Илья Степанович. — И забрали. И… А он, значит… Он оставил. Себе.

Артем кивнул. Илья Степанович спрятался в коленях, в раковине.

— Неужели они не делись никуда? — сказал Гомер. — До сих пор? Власть? И все метро под ними?

— Под ними. Но в этом и уязвимость. Если их выкурить оттуда… Арестовать… Можно всех выпустить наконец! Наверх! Всем нам можно выйти! А?

— Ну да.

— Надо просто убедить Мельника. Объяснить ему, как им крутили самим.

Подумали. Каждый, наверное, о своем.

Зашаркало в коридоре. Проскрежетало-открылось крохотное окошко на высоте лица. За проволочной сеткой встал силуэт. Роста ему не хватало.

— Артем!

Он вздрогнул. Подошел к двери. Зашептал.

— Аня?

— Зачем ты пришел? Зачем ты сюда вернулся? Зачем? Он тебя уберет.

— Мне своих надо вытащить. И я хочу с твоим отцом… Еще раз. Последний раз. Поговорить. Он не все знает. Он не станет. Он передумает. Мне надо только поговорить с ним. Можешь попросить?

— Я ничего не могу. Он меня не слушает больше.

— Мне нужно объяснить ему! Скажи ему. Про Невидимых наблюдателей!

— Послушай. Он назначил суд. Сегодня. Будет товарищеский суд вместо трибунала.

— Товарищеский суд? — встрепенулся Летяга. — Зачем ему этот цирк?

— Зачем? — спросил Артем.