Метро

— Ну и выпусти меня! Я не просил, чтобы меня спасали! Чтобы такие, как ты…

— А что, думаешь, если я тебя выпущу, за тобой все метро сейчас поднимется? Скинешь нас, расскажешь людям правду, и поведешь их за собой наверх? И все там будет не так, как здесь?

— Будет!

— Да иди, — равнодушно сказал Алексей Феликсович. — Валяй. Я тебе даже твой революционный наган верну! Тебе там не поверит никто, как ты мне не поверил. Ты хоть осознаешь, что ты просто будешь всем пересказывать байку о Невидимых наблюдателях? Очнись, Артем!

Артем кивнул. Улыбнулся.

— А это мы еще посмотрим.

Глава 21. Товарищи

Сняли с головы мешок.

Посмотрел.

Но и без этого уже можно было угадать, куда его привезли — по голосам: на Цветной. Туда же, откуда и забирали. С самого бункера волокли в мешке, чтобы обратной дороги найти не смог.

Расстегнули наручники, сдернули с плеч балахон, дали под зад пинка; потом рядом упал-звякнул черненый револьвер.

Артем первым делом за него схватился. Пустой. Обернулся — а провожатые уже в толпе рассеялись. Мелькнули две серые человеческие песчинки и засыпались прочим серым песком.

Сразу же, без проволочек, и вышвырнули из бункера. Как был в официантском обмундировании, так и остался. Врачица только успела каких-то таблеток напихать ему в карман выглаженных по стрелочкам штанов. Добрая душа. А потом — мешок на голову.

Сел, подумал. Вокруг люди совокуплялись вовсю, потому что нужно было как-то жить. И Артему теперь приходилось как-то жить со всем узнанным в некрепкой, фанерной своей черепной коробке. Узнанное давило на миллиметровые стенки изнутри, дальше с ним Артему было несовместимо.

Нельзя было поверить, что все происходящее в метро — весь ад, вся беспросветность и вся бессмыслица — на самом деле, кем-то учреждены, и что кого-то они вполне удовлетворяют. Не то было жутко, что людей с грунтом мешали, чтобы туннели засыпать, а то, что без этого и мир не стоял бы, провалился б в полости. Нельзя было понять такого мироустройства.

И нельзя его было простить.

Сидел, глядел в чью-то ходуном ходящую белую голую задницу, и спорил с ней, как будто она была бессоловским лицом. Высказывал ей все, что Бессолову не сообразил высказать.

— Конечно, если столько лет людям врать… Как им отличить правду от… Если к корыту с помоями их пригибать всегда… Но это не значит, что они не могут распрямиться… Наверх посмотреть или вперед хотя бы… Конечно, вы так устроили все… Но это не значит, что они сами не могут… Или что не хотят… Спрашиваете? И сами подпихиваете ответы правильные… Спрашивают они…

С задницей спорить было легко. Задница не возражала.

— А что люди понимают… Это вас сносить нужно… К чертям… Бункер ваш… Разгонять. Если не разогнать… Не вскрыть гнойник… Тогда ничего… Надо вас, крыс жирных… За шкирку… Людям показать вас… Вы при людях поговорите так… О них… Как о скоте… Вот тогда. Тогда посмотрим. В бункере они… Гниды… Всех разгоню… Мне не поверят — вам поверят… Вас заставлю все сказать… А если не скажете… Из этого самого ствола вам… Затылки не только у нас есть… Суки…

Он сдавил в руке рукоять порожнего нагана.

Одному такое не сделать. Ничего не сделать одному.

Маленькая у него команда — но есть. Летяга, Гомер, Леха. Собрать их. Рассказать им, тем, кто уже полправды знает, вторую половину. Спросить у них. Вместе придумать, как найти и как вскрыть это крысиное гнездо.

Времени прошло — неделя? Больше? Разбрелись все, наверное, по метро. Забились в какие-нибудь щели. Один — чтобы Мельник не нашел, другой — Ганза. Но вот Гомер… Рейха-то нет больше. Может, Гомер знает, где остальных всех искать? А где искать Гомера, известно.

Встал.

Зашагал, распихивая выстроившихся за лаской с номерками на ладонях, мимо пообсохших фашистов, мимо шалав всех калибров, мимо пуганых подростков, пришедших открывать любовь, мимо опаленных сталкеров, которые хотели хотя бы поглядеть, мимо мерзавцев, которых жизнь изнасиловала, и им теперь надо было через женщин изнасиловать жизнь. Мимо всех них, только начинающих или уже заканчивающих свою зрелость в подземелье.

Где тут Сашина каморка?

Нашел.

Вошел без стука, без очереди, влепил наганной рукоятью какому-то бесштанному вояке по темечку, сволок его с Сашеньки, сложил в углу; тогда уже поздоровался, отвернувшись в сторону, чтобы она могла запахнуться.

— Где Гомер?

— Тебе тут нельзя, Артем, — она смотрела на него снизу. — Зачем ты сюда вернулся?

— Где старик? Он же не отстал от тебя? Или отстал? Куда он ушел?

— Его забрали. Пожалуйста, уходи.

— Забрали? Кто забрал?!

— Тебе… Он помог тебе? Алексей — помог? Ты выглядишь другим. Лучше.

— Он мне помог. Ты мне помогла. Спасибочки, бля. Всем вам. Благодетелям.

— Ты же хотел узнать. Вот и узнал. Да? Или чего ты хотел? Просто умереть?

— Да. Прости. Мне… Я не хочу от него… От них. Это подачка. Мне не надо. Было. А теперь… Теперь спасибо уже.

— Почему ты ушел от них? Там же… Там же совсем другая жизнь, да?

— А ты не бывала? Там? Он тебя не брал?

— Обещал. Должен. Но я попросила вместо себя — тебя. Пока.