Метро

Даша моментально все поняла, и ей показалось, что на нее легла многотонная плита, она не могла пошевелиться, не могла издать ни звука, хотя инстинктивно хотелось кричать и плакать. В поле зрения мелькнула еще одна тележка, она не смогла увидеть, кто лежит на ней – только сжатые в кулаки руки и стиснутые широкими браслетами запястья, закрученные толстыми рым-гайками.

Виктор, мелькнула мысль. Он молчал, как и Катя. И она еще держится, но как же тяжело ей это дается!

Рядом слышны негромкие голоса, из-за сгустившейся в напряженном ожидании тишины, ей удалось разобрать речь. Командуют двое. Им вторит третий – он хорошо интонирует, говорит четко в полный голос. Но в его речи слышна натренированность, возможно в другой обстановке она не так заметна, но сейчас вероятно он тоже чувствует себя неуютно.

Из скупых реплик, Даше удалось понять, что они спешат. Неприятную процедуру все хотели закончить как можно раньше, чтобы двигаться дальше. Сегодня важный день для всех. День Перехода. Через несколько часов после их казни, великий ковчег пристанет к берегам новой жизни. Кто знает, что сулит им грядущее утро. Может и впрямь – тот самый рай, о котором поют велеречивые певцы новых эпох – шанс все забыть и начать сначала. Ради этого можно вытерпеть несколько минут чужих страданий, можно зажать уши руками, чтобы не слышать воплей, покрепче прижать к носу зажим на маске, чтобы не вдыхать запах паленой плоти, и не поднимать взглядов за своим огнезащитным стеклом, чтобы не видеть сворачивающуюся кожу и кровавые испарения. В конце концов, и они ведь не агнцы божьи, а настоящие враги – те, кто посмели своей тягой к свободе посягнуть на систему, а значит и на священный ковчег, везущий всех к раю.

Они говорили, что следующая ночь будет уже другой. Для них она наступит, это главное. Но для Даши жизнь закончится в этот вечер. Спешка ей на руку, и значит вопить они будут хором, а не поодиночке. Тоненький капризный голосок это подтверждал, Даша поняла, что достигла самой низшей точки страха – оцепенения.

Каталку с Дашей завели в объятия «насекомого», над ней склонились шесть газовых горелок. Даша не смотрела на них, ее взгляд скользил по лицам людей за стеклом. Никто не смотрел в их сторону, кроме двух крепких военных с проседью в волосах. Они напомнили ей отца. Проецируя на них его закаленный характер, она знала, что они не отведут взглядов до самого конца, никто из начальства не должен усомниться в их силе и преданности. Они будут смотреть, как горит ее лицо с глазами-льдинками. Даша очень не хотела, чтобы они видели ее плачущей, но почувствовала, что уже не может держать себя в руках. Она закрыла глаза.

Справа шумел Харитонов, все еще выдавливая из себя хохот и понося ругательствами всех вокруг, включая важных начальственных чинов за стеклом. Но никто не умолял, не скулил и не плакал. Даша понимала, как это невыносимо трудно и испытывала даже нечто вроде гордости за своих друзей.

Она зажмурилась, решив уже не открывать глаз до самого конца, и ей неожиданно привиделось теперь уже далекое детство. Один из тех чудесных периодов, когда они почти все лето провели на море.

– Мама не разрешала заходить в море без нее, – говорит она старшему брату, пытаясь не выдавать испуга, понимая, что Олега это подзадорит.

Олег встает, в семь лет он уже очень высокий, он еще не успел загореть, и россыпь веснушек на его переносице хорошо заметна в солнечном свете. Всю зиму и весну мама водила их в бассейн и Олег считает, что он теперь плавает не хуже того немца на Олимпиаде.

– Я доплыву до буйка, – говорит он уверенно, и нагло ухмыляясь, косится на Дашу.

Он упер руки в бока, на нем не плавки, а шорты на американский манер и золотистые волосы уже скоро станут длинными, как у маленького спасателя Малибу.

– Не доплывешь, – говорит Макс, сыпя песок себе на живот. Осенью он пойдет в первый класс и старается быть рассудительным как отец.

– Спорим! – Олег тянет руку, вынуждая дашино сердце биться сильнее.

– На багги!

– Идет!

Макс садится, для него радиоуправляемый багги – это сверхсерьезно.

Даше кажется, что она чего-то не понимает.

– Что такое буек?

– Вон та штука видишь?

Ее глаза округляются, когда она понимает. Она встает, задевая недостроенный замок из песка.

– Я позову папу. – Говорит она решительно.

– Не успеешь! – Смеется Олег. – Тут недалеко, помнишь того немца? Он проплыл в сорок раз больше. Или в двадцать?

Лицо брата становится задумчивым.

Даша вспоминает, утром они смотрели Олимпийские игры, пловцы долго плыли по открытой воде, победил немец, который как будто совсем не устал, и, поднявшись на пристань, даже не улыбнулся, когда его окружили видеокамеры. Он просто шагал со своим хмурым немецким лицом. Даша видела, что другие радуются тому, что просто доплывали, даже без медалей, а уж итальянец с бронзовой медалью так вообще прыгал до небес. Папа сказал – это потому что он немец и Даша решила, что немцы такие же, как она, то есть, никогда не улыбаются.

Даша в растерянности. Она не хочет быть ябедой и принимает соломоново решение.

– Мама!