Договорить ему не дали. Чужеродная сила завладела его гортанью и мышцами шеи. Голова затылком ударилась о стену, но он не почувствовал боли – голова уже не была его головой.
Глухонемой под аккомпанемент ревущего кита со скоростью истребителя улетел наверх. Перед Пустоваловым остался только таинственный психолог, от которого сначала осталось лишь одно лицо, затем только мертвые глаза, а потом Пустовалов увидел мелькание незнакомых картин…
С сумасшедшей скоростью он летит в космосе над невообразимо огромной бескрайней кометой со сложнейшим рельефом, она совсем рядом – едва ли больше пары сотен километров до удивительных стеклянных горных хребтов и ущелий. Он видит выбоины и сухие моря, а затем сила, управлявшая им, непонятным образом позволяет видеть больше – буквально все вокруг. И вот перед ним центр местного мира – три сближающиеся звезды, через которые проходит пульсирующая дуга. Пустовалов каким-то странным образом знает, что застал эти звезды в процессе слияния, но это слияние по меркам его существования будет вечным.
Он облетает вокруг центра этой чудесной и жестокой звездной системы и понимает, что на это уходит двести сорок четыре мегагода. Он видит планеты, спутники, астероиды и на темной стороне одной маленькой тяжелой планеты замечает лицо Мориса.
После этого картина сразу меняется. Перед ним быстро проносятся события последних суток. Математик, стоящий на потолке, вездеход, станция Комсомольская под водой, поднимающаяся опора ЛЭП, кровь на снегу. Внезапно все заслоняет лицо Мориса. Пустовалов делает усилие над собой, но что-то стучится в его мир, пытается разбить его хрупкие стены. Пульс Пустовалова замедляется. Мертвое лицо Мориса, открывающийся люк.
Теперь он летит как дрон, низко у самой земли, над пыльной тропинкой, быстро переворачивается, успевая увидеть отмостку, кирпичную стену, наплывший скат рубероида, небо, деревья и снова вниз к земле, видит пересекающего тропинку жука, и вылетает на железную дорогу. Дорога переходит на железнодорожный мост. Он проскальзывает мимо опор, летит теперь над извилистой речкой, лихо дублируя ее многочисленные изгибы. На илистом берегу, за камышами видит Мориса. Он еще живой, распростёр руки, чтобы обнять его. Он что-то говорит, но Пустовалов не слышит – кругом густая вакуумная тишина.
Мир внезапно раскалывается, он видит афганские горы, с далеких снежных вершин скатываются красные волны. Все кругом становится красным. Кто-то хватает его за голову, мир рушится. Пустовалов пугается, как в тот день. Руки, тянущиеся к нему невероятно длинны. Неестественное уродство источает угрозу. Пустовалов замечает, что это не руки, а навесные мосты между ущельями, их много и на каждом стоит Морис и смеется. Пустовалов хочет отвернуться, закрыть глаза, но ничего не удается – у него нет ни глаз, ни шеи, чтобы отворачиваться.
Но ему удается двигаться – он снова летит, теперь по улицам странного, незнакомого, но приятного города. Двух-трех этажные домики, летняя ночь, статичный свет фонарей, безлюдье. Он залетает в круглое окошко чердака трехэтажного кирпичного домика, опускается на подоконник, на котором стоит игрушечный кролик со сломанным ухом. Кролик почти такого же размера, как и он. В маленькой тесной чердачной комнатке много знакомого – старый шкаф, пыльные газеты в коробках, на двери отрывной календарь на котором – тридцатое июля тысяча девятьсот пятьдесят шестого года, понедельник. На полу – мертвый улыбающийся Морис. Пустовалов оглядывается – черный город, состоящий из таких же черных однотипных домиков и черных яблонь, пожирает уродливое человекоподобное существо в шляпе. Оно ревет и буквально разрывает на части окружающий мир, словно он состоит из бумаги. Обрывки «бумажных» стен, деревьев и машин разлетаются в черном воздухе, обращаясь в пепел и исчезая. Между ближайших домов появляется лицо в шляпе. Размером оно не меньше самих домов. Пустовалов, наконец, видит это лицо. Он видел его однажды, но с тех пор сознание удалило его из памяти и вот оно явилось вновь. Вытянутое с безвольным подбородком, усыпанное угрями, плохо выбритое, некрасивое. Лицо, которое часто били, но с умными глазами, которые полыхают дьявольским огнем.
Пустовалов прыгает с подоконника на пол и откатывается к трупу Мориса, утыкаясь в его плечо.
Где-то вдали раздается рев. Круглое окно разлетается, и через него тянется огромная рука, но дотянуться не успевает – звучит пиканье электронного таймера.
Пустовалов снова в шахте, прижатый к стене неведомой силой, но теперь он мог двигать головой. Психолог-мореплаватель все также парил перед ним, под аккомпанемент китообразного рева, раздававшегося одновременно сверху и снизу. Благодаря вернувшейся чувствительности, он понял, что таймер закончил отсчет. И рев сверху исходит от глухонемого, встретившегося со стеной. Пустовалов смотрел в лицо «мореплавателю», его спокойное выражение – все та же маска, он только сейчас понял, что перед ним давно умерший человек. Не было давно уже никакого мореплавателя, а то, что владело его телом, не нуждалось в человеческих эмоциях.