Меж двух миров

Манон, не оборачиваясь, посмотрела на отражение дочери в зеркале.

— Зачем? Тебе что, стыдно за меня?

— Не знаю, только ты ведь в спортивном костюме. Мы-то привыкли, но ведь к нам придут люди. Я не потому, что они иностранцы, а скорей потому, что это бездомные.

Тон у Жад был точно как у ее папочки. И глаза тоже. Да и в характере можно было не сомневаться. На мгновение Манон возненавидела дочь. Секунду спустя она уже испытала отвращение к самой себе и бросилась надевать просторный джемпер и джинсы.

Отворив входную дверь, Бастьен сразу пригласил Адама и Килани в гостиную, и, как и можно было ожидать, на какой-то момент все испытали смятение. Адам со своим пугающим шрамом и внушительной осанкой не знал, куда девать руки и ноги, и ощущал себя более грязным, чем обычно. Килани таращился во все стороны и прятался за спину сирийца. Жад уже едва сдерживалась, чтобы не наброситься на них с кучей вопросов. И хотя Манон соблаговолила натянуть на лицо полуулыбку и переодеться в более подходящий наряд, она явно была на пределе, как если бы уже одно присутствие этих незваных гостей могло непоправимо испортить паркет.

— Адам, это моя жена Манон.

— Очень приятно, мадам.

— И моя дочь Жад.

— Какая честь, мадемуазель.

Адам сделал шаг в сторону, чтобы обнаружить присутствие черного мальчишки.

— А я в свою очередь представляю вам Килани.

Все взгляды обратились на малыша, и, сам не зная почему, он одарил их широкой радостной улыбкой.

— К сожалению, он не говорит, потому что…

Бастьен предпочел вмешаться, прежде чем обстановка не накалилась.

— Он немой.

Адам присел на диван, Бастьен поступил так же, а Жад провалилась в мягкое кресло напротив них. Заметив, что Килани смотрит, как она утопает в столь странном сиденье, Жад пальцем указала ему другое такое же. Мальчонка немного постоял, затем плюхнулся в него и дал креслу поглотить себя. После чего расхохотался таким чудесным звонким смехом, что с этой секунды все расслабились. Просто ужин, и ничего больше. Только Манон по-прежнему держалась отчужденно.

— Ладно, пойду принесу напитки, — немного холодно объявила она.

Сириец доверительно склонился к Бастьену:

— Ты уверен, что все в порядке, друг? Знаешь, мы ведь не обязаны оставаться слишком долго.

— Успокойся. Это тебя не касается. Несколько месяцев назад Манон потеряла отца. И с тех пор очень несчастлива.

— Могу понять…

Никто не заметил, как Килани высвободился из прожорливого кресла и отправился в кухню, куда его манил приятный аромат жареного теста. Манон обернулась, держа в руках поднос со стаканами, кувшином апельсинового сока и другим — с пузырящейся газировкой. При виде Килани она вздрогнула и едва не уронила все на пол.

— Прости. Ты меня напугал.

Ребенок сделал шаг в кухню и принялся разглядывать помещение, то и дело бросая взгляды на Манон, чтобы убедиться, что она разрешила.

— Даже не понимаю, с чего вдруг я с тобой заговорила. Ты хоть меня понимаешь, а?

Обезоруживающая улыбка Килани. Манон поставила поднос на стол и налила мальчонке большой стакан газировки.

— Ты за этим пришел?

Мальчуган схватил стакан обеими руками и выпил почти залпом; пузырьки лопнули у него во рту, поднялись в нос, а из глаз брызнули слезы, однако все это ничуть не изменило счастливый изгиб его губ.

Манон смотрела, как он допивает последние оставшиеся капли.

— Пахнешь ты и правда дурно, — с огорчением заметила она, забирая у него стакан.

Тут Килани продолжил осмотр кухни и остановился перед висящей на стене фотографией — одной из спасенных из шляпной коробки в глубине чердака ее матери. Туманное утро на мосту в Праге.

— Тебе нравится? — тихо спросила она. — Это я сфотографировала. Когда была гораздо моложе.

Она подошла к рамке и к ребенку. И Килани взял ее за руку.

Прежде всего она удивилась. Почти отпрянула. Потом ощутила прикосновение его кожи, детской и все же шершавой. Запах грязной одежды. Увидела черный затылок. Тонкие запястья. Совсем ребенок. Она почувствовала, как у нее сжалось горло.

— У меня их полно. Если хочешь, я тебе покажу.

Усевшись за стол, Килани не спускал глаз с огромных лепешек, переполненных расплавленным сыром. Чтобы не испытывать его терпения, мальчику выделили первую порцию.

— Они с курицей, — уточнила Манон. — То есть я хочу сказать, что свинины там нет.

— Я не мусульманин, — заметил Адам. — Но и не христианин. Я думаю, что бог — это выдумка.

— Значит, можно достать бутылочку вина? — развеселился Бастьен.

— Наконец-то! А я уж начал сомневаться, что мы во Франции.

Бастьен встал и направился в кухню, а Жад не упустила случая завладеть гостем.

— Кстати, о Франции: где вы так хорошо выучили французский?

Адам вытер губы салфеткой и повернулся к девушке:

— Все мигранты говорят по-французски. Знаешь, какие три слова они выучивают первыми? «Да», «нет» и «убирайся». Правда, они произносят «убурайся». Это то, что им говорят чаще всего.

Жад не нашла ничего смешного в этой шутке, которая таковой и не была. Смущенный Адам дважды кашлянул и вновь посерьезнел.