Меж двух мундиров. Италоязычные подданные Австро-Венгерской империи на Первой мировой войне и в русском плену

Всё же существовали конкретные случаи, показавшие, как можно положительно влиять на боевой дух войск. В апреле 1916 г. Адольф фон Боог, командир 25-й пехотной дивизии, дислоцированной в Галиции, решил собрать итальянцев, которые были распределены по группкам в его дивизии, и создал специальное подразделение, 4-й пехотный полк. Эту инициативу Боог предпринял совершенно автономно, без запроса каких-либо разрешений в Верховном командовании, учтя небольшое число задействованных солдат (около 70), прибывших на фронт в основном из Триеста и с Побережья. Вновь сформированному итальянскому подразделению дали «систематическое нравоучение», особенно по теме ирредентизма и отношения к Италии, сопровождаемое такими «штрихами», как «ежедневная порция мамалыги, которую они так любят». Результаты не заставили себя ждать, и в боях в июне 1916 г. у Сопанова, во время Брусиловского прорыва, их поведение было необычайно стойким и принесло нескольким из них награды[271].

Адольф фон Боог готовился, согласно его отчету, провести такую же работу с примерно тысячей итальянских кайзеръегеров, которые должны были прибыть на фронт в ближайшее время. Неизвестно, разрешили ли ему это, учитывая принципиальные указания Верховного командования и большое количество новых солдат. Несомненно то, что эксперимент фон Боога показал, как можно добиться положительных результатов с помощью простых действий, основанных на уважении, а не на карательной маргинализации итальянцев как национальной группы.

Глава 3. В России, между Австрией и Италией

1. Плен и национальная политика

Плен стал характерным опытом Великой войны. Европейское явление, затронувшее все воюющие армии и страны, впервые в истории приняло гигантские масштабы. Около 8,5 миллионов человек, почти седьмая часть всех мобилизованных солдат, подверглись пленению, которое для многих продлилось намного дольше окончания конфликта: гигантское число, чуть меньше 9–10 миллионов солдат, погибших во время конфликта[272]. Условия жизни в плену были самыми разнообразными, часто отмеченными тяжелыми лишениями и жестоким обращением, голодом, отсутствием одежды и лекарств, эпидемиями тифа и других инфекционных заболеваний. Это был тяжелый опыт, во многих случаях трагический: пленные оказались оторванными от своей страны, но также и отторгнутыми от военного сообщества, к которому, несмотря ни на что, продолжали принадлежать, часто становясь жертвами репрессий со стороны нации, державшей их в плену[273]. Ко всему этому добавлялось чувство стыда и унижения вкупе с ощущением, что о них забыли на Родине.

Несмотря на важность этого явления, пленение долгое время страдало от маргинализации как в коллективной памяти, так и в историографии[274]. Когда война закончилась, бывшим пленным нечего было рассказать о себе героического. Даже если они сражались на стороне победителей, их личная история оказалась под знаком поражения. Иные возвращались домой спустя годы после окончания войны, к глубоко изменившимся реалиям, возможно, обретая личину граждан новых государств, рожденных в результате распада великих многоэтнических держав. Дезориентированные и разочарованные, они редко встречали тот теплый прием, которого так ждали. Гораздо чаще они ощущали отстраненное раздражение тех, кто хотел навсегда забыть о войне и кого насильно возвращали вспять из-за этих поздних возвращений.

В последующие десятилетия в коллективной памяти оказалось достаточно места для превознесения павших соотечественников, но не для признания страданий тех, кто пребывал вдали от фронта и кого многие считали своего рода предателями. Клеймо труса или возможного дезертира было отпечатано на образе пленника еще во время войны. Итальянские военнопленные в Австрии и Германии не получали никакой поддержки со стороны военных и политических властей Рима, которые отказывались посылать им необходимую продовольственную помощь. Таков был способ наказать тех, кто, возможно, добровольно уклонился от войны, но, прежде всего, способ воспрепятствовать дезертирству в будущем, показав солдатам, что альтернативой жертвам в бою является смерть от лишений в лагере для военнопленных[275].