Меж двух мундиров. Италоязычные подданные Австро-Венгерской империи на Первой мировой войне и в русском плену

По-прежнему следуя французскому примеру, члены миссии разделили бывших пленных на группы в военном отношении и отправили их по суше из Кирсанова в Архангельск, а затем по морю в Англию, затем во Францию и, наконец, в Италию. Таким образом, за три эвакуации, совершенных с сентября по ноябрь 1916 г., 4051 человек покинули Россию и прибыли в Италию[396]. Французская модель также сыграла важную роль в принятии окончательного решения держать подальше от фронта бывших пленных, записавшихся в королевскую армию[397].

Поведение Парижа полностью соответствовало благоразумной линии Соннино: он изменил предыдущую пассивную политику, но не хотел предоставлять слишком многого в пользу пленных. Верховное командование безуспешно выступало против его осторожного подхода, который осуществлялся через Генеральный секретариат по гражданским делам, созданный в 1915 г. в качестве руководящего органа для бывших австрийских территорий, занятых итальянской армией[398]. Ориентацию этого бюро демонстрировал его начальник Агостино ДАдамо, но еще более — Карло Порро, заместитель начальника Главного штаба, под эгидой которого пребывал Генеральный секретариат. По мнению Порро, частичная репатриация пленных могла иметь последствия, противоречащие национальным интересам: если публично станет известно, что только часть, а не большинство этих пленных «пожелали быть с нами при любом риске и при любых последствиях», Австрия могла бы утверждать, что отнюдь не все ее итальянцы выбрали Италию, лишив тем самым легитимности территориальные претензии королевства. «Если половина пленных предпочтет заключение в России свободе в Италии, то может последовать искусственная девальвация целей нашей войны, что само по себе прискорбно и, возможно, приобретет последствия для наших будущих дипломатических действий»[399].

По словам Порро, сортировка, навязанная Соннино, вызвала бы глубокое недовольство среди населения отвоеванных стран, «отчуждая их души» — при отказе от тех «огромных моральных благ», которые могли бы быть получены при общей репатриации. Представлялось более выгодно принять всех, применяя один-единственный критерий «принадлежности к территориям, входящим в пределы наших национальных притязаний, дав затем реальную свободу в Италии тем, кто достоин ее по своим национальным чувствам»[400]. Это было радикальное изменение точки зрения, значительно расширившее границы для тех, кого среди пленных следовало считать «итальянцами» и, следовательно, отправлять в королевство.

Все, кто происходил из земель, на которые претендовала Италия, должны были быть вызволены из русского плена и взяты под контроль Рима. Принять их как единое целое означало бы фактически завоевать те города и местности, откуда они родом, независимо от языка солдат. Не делать этого означало согласиться с тем, что многие в конечном итоге будут зарегистрированы русскими как словенцы и хорваты, и будут переданы сербам, что нанесет очевидный ущерб Италии: на международном уровне она постоянно представляла «ирредентные» земли как чисто итальянские. И поэтому всех, родом с территорий, на которые претендует Италия, следует считать итальянцами, а не только тех, кто был готов сделать заявление об итальянской принадлежности, как предлагал Соннино. Воля пленных, как положительная, так и отрицательная должна считаться неуместной, и поэтому даже те, кто выступает против передачи, не считая себя итальянцами, должны будут просто подчиниться[401]. Это не означало исключения идеи отбора, который полагалось сделать позднее в Италии, когда будут выявляться заслуживающие полной свободы[402].

Порро выразил видение, сильно отличавшееся от более традиционного взгляда Соннино. Возможно, под влиянием Д’Адамо, который позднее играл важную роль в управлении «новыми провинциями» в период с 1918 по 1919 гг.[403], заместитель начальника штаба, казалось, уже думал о том послевоенном этапе, когда словенцы и хорваты неизбежно станут итальянскими гражданами. Чем конкретнее становилась перспектива окончания войны, тем ближе подходил момент официальной аннексии и превращения всех жителей «новых провинций» в подданных короля. Их нынешняя дискриминация, позволяющая прозябать в русских лагерях для военнопленных, не способствовала бы их последующей интеграции в одну нацию.