Меж двух мундиров. Италоязычные подданные Австро-Венгерской империи на Первой мировой войне и в русском плену

На заднем плане оставались общие суждения об «ирредентистах», будь то гражданские лица или солдаты. Итальянское правительство под руководством Соннино очень рано решило отказаться от планов переброски пленных по балканскому маршруту, считая, что они не обладают нужным патриотическим духом и нуждаются в тщательном отборе. Это суждение укрепилось после вхождения Италии в мировую войну и занятия нескольких территорий во Фриули и Трентино, где местное население не проявило того патриотического энтузиазма, на который рассчитывали итальянские власти. Для генерала Канторе, который занял несколько селений в южном Трентино уже летом 1915 г., все местные жители были австрийцами: создавалось впечатление, что итальянцы ведут завоевательную, а не освободительную войну[644].

Подобным образом и майор Фиоре, действовавший в отвоеванном восточном Фриули, говорил об «италофобской толпе», в среде которой укрывались предатели и шпионы[645].

Отстраненное и подозрительное отношение к пленным, перевезенным в Италию из России в 1916 г., неудивительно. Существовало даже определенное недоверие к добровольцам из бывших пленных, зачисленным в королевскую армию[646]. Но и по отношению к ним легко обнаружить разное отношение: в то время как одни считали этих солдат объектами, за которыми нужно следить, другие усматривали у них демонстрацию лояльности, доблести и энтузиазма, а также вклад «в формирование боевого духа и высоких моральных чувств, которые необходимо всячески поддерживать в войсках»[647].

Центральной темой всей описанной нами истории являются италоязычные солдаты, которые оставили следы своего военного опыта в нескольких сотнях дневников и мемуаров. Этот важный корпус, однако, представляет собой лишь небольшой фрагмент опыта десятков тысяч мужчин разного возраста, места рождения, социального происхождения и культурного уровня, каждый из которых прошел свой личный путь через войну.

Было бы неправильно пытаться делать необоснованные обобщения. Однако одно нам кажется очевидным: существовала очень сильная обусловленность, при которой солдаты действовали и принимали определенные, казалось бы, свободные решения. Речь идет, прежде всего, о выборе, который многим из них пришлось сделать во время плена: остаться верными Австро-Венгрии или же перейти на сторону Италии. Это очень трудное решение было обусловлено сложным многообразием элементов, которые выходят далеко за рамки простого чувства национальности. Решение принималось не только на основе идентификации с той или иной страной, а скорее путем взвешивания последствий своего поступка для себя и своей семьи. Однако чаще всего цензурные и контролирующие ведомства, правительства и даже некоторые историографические реконструкции придают этим решениям преимущественно национально-политическое значение.

Иногда именно записи самих пленных раскрывают всю сложность и трудность выбора «мундира». В октябре 1918 г. Гвидо Мондольфо из Гориции размышляя об этом, в конце концов, в отличие от своих товарищей, решил не переходить на итальянскую сторону, опасаясь причинить вред своей матери и невесте, оставшимся в родном селении: «О Нинуччи, о мама, только ради вас я не принял приглашение [от Италии]. Таким образом я теряю своих лучших друзей и остаюсь здесь наедине со своими грустными мыслями. Я буду очень, очень страдать, потому что у меня больше не будет рядом людей, которым смогу открыть свое сердце. Повторяю, только ради вас двоих я остаюсь здесь и приношу — поверьте мне — самую большую жертву, которую я когда-либо приносил. Да здравствует Италия!»[648]

Одновременно крестьянин Джузеппе Чизилин, тоже из области Гориции, сделал противоположный выбор: он выбрал Италию еще в июне 1915 г., а в конце 1916 г. отправился туда из Архангельска. Для него этот выбор тоже оказался нелегким: прежде всего он был травмирован тем, что с ним и его земляками в имперской армии обращались как со «зверями», потому что они были итальянцами, «как будто мы не были австрийскими патриотами»: «Поэтому я и подумал, что никому не сделаю ничего плохого, если соглашусь на то, чтобы меня перевезли в Италию, как военнопленного, чтобы уехать от моих собственных австрийских братьев, которые так дурно ко мне относятся безо всякой причины, а ведь я не вел себя плохо ни по отношению к ним, ни по отношению к моей дорогой Австрийской империи. Я не причиняю никому вреда и не боюсь. С другой стороны, обидно из-за моих товарищей, которые говорят, что нам отрубят головы, если мы попадем в Австрию, потому что, по их словам, мы едем в Италию воевать против нашей любимой империи, тогда как я им сказал, что у меня никогда не будет такого дерзкого намерения и что я скорее дам себя расстрелять итальянцам, чем пойду против своих братьев. Хотя я занимаю низкое положение, я знаю свой долг патриота — поддерживать свое правительство и свою империю, что я и продемонстрировал, сражаясь как истинный австриец»[649].