Меж двух времен

— Хорошо, — наконец вымолвил я неохотно, будто извиняясь. — В нем действительно есть что-то необычное. Вы не выдумываете. Или я тоже выдумываю. — Еще с минуту я постоял, всматриваясь в то, что лежало на столе. — Вот что, — решился выговорить я, — не часто встретишь такое тело, живое или неживое. Оно напоминает мне туберкулезных больных, которых я видел, — тех, кто почти всю жизнь проводит в санаториях. — Я посмотрел на присутствующих. — Нельзя прожить в нормальных условиях и не получить там и сям каких-нибудь шрамов или хотя бы маленьких царапин. Но эти больные из санаториев не имели возможности их получить, их тела оставались неповрежденными. Точно так же выглядит и это… — Я показал на бледное, неподвижное в лучах света тело. — Но оно не туберкулезное. Это крепко сбитое, здоровое тело, и мышцы у него развитые. Тем не менее оно никогда не играло в футбол или хоккей, не падало на цементный пол, никогда не ломало ни одной косточки. Вид у него такой, будто им… не пользовались. Вы это имели в виду?

Джек кивнул.

— Да. А еще что?

— Бекки, с тобой все в порядке? — Я посмотрел на нее через стол.

— Да, — кивнула она, покусывая губы.

— Лицо, — ответил я Джеку. Я стоял, всматриваясь в лицо — белое, как воск, абсолютно спокойное и неподвижное, с фиксированным взглядом прозрачных, как стекло, глаз. — Оно какое-то… незрелое. — Я не знал, как это точнее определить. — Кости развиты нормально, это лицо взрослого человека. Но вид у него… — я лихорадочно подыскивал нужное слово, но не мог найти, — какой-то незавершенный. Оно…

Джек перебил меня возбужденным от нетерпения голосом, он даже улыбнулся.

— Вы когда-нибудь видели, как делают медали?

— Медали?

— Да, тонкой работы. Медальоны.

— Нет.

— Так вот, для действительно тонкой работы на твердом металле, — оживленно принялся пояснить Джек, — делают два отпечатка.

Я не понимал, что он говорит и зачем.

— Сначала берут штамп и делают отпечаток номер один, перенося на гладкий металл грубые основные черты. А потом используется штамп номер два, и именно он придает детали те тонкие линии и чудесную отделку, которые вы видите на настоящих медальонах. Приходится так делать потому, что второй штамп, тот, который с деталями, не может оставить отпечаток на гладкой поверхности. Сначала нужно придать грубые черты штампом номер один.

Он остановился, переводя взгляд с меня на Бекки, чтобы удостовериться, что мы слушаем.

— Итак? — спросил я с легким нетерпением.

— На медальонах обычно изображают лица. И когда вы смотрите на них после штампа номер один, лицо еще не закончено. Все есть, все правильно, но детали, которые придают индивидуальность, отсутствуют. — Он пристально посмотрел на меня. — Майлз, вот на что похоже это лицо. Все есть: губы, нос, глаза, кожа и все необходимые кости. Но нету черт, нет подробностей, нет индивидуальности. Оно недоделано. Посмотрите на него! — Голос Джека зазвенел на высокой ноте. — Это как бы заготовка лица, которая ждет, чтобы на ней отштамповали окончательные, завершающие черты!

Он был прав. Я еще никогда в жизни не видел такого лица. Не то чтобы оно было вялым, этого никак нельзя было сказать. Но оно имело какой-то бесформенный, бесхарактерный вид. Это в общем-то не было лицо — еще не было. В нем не замечалось никакой жизни, никаких признаков жизненного опыта; я только так могу это объяснить.

— Кто он? — спросил я.

— Не знаю, — Джек подошел к двери и указал на лестницу, которая вела из подвала наверх. — Там, под лестницей, есть небольшой чуланчик, он отгорожен фанерой. Я там держу всякий мусор: старую одежду, поломанные электроприборы, пылесос, утюг, лампочки и всякое такое. А еще несколько старых книг. Там-то я его и нашел: мне нужна была какая-то справка, и я думал, что найду ее в этих книгах. Он там лежал на коробках с одеждой точно так, как вы видите сейчас. Ох, и испугался же я! Выскочил оттуда, как кот из собачьей будки, и крепко ударился головой, — он ощупал макушку. — Потом вернулся и вытащил его. Я думал, что он, может быть, еще жив. Майлз, за какое время мертвое тело окончательно коченеет?

— Часов за восемь-десять.

— Пощупайте его, — сказал Джек. Похоже было, что он забавляется, как человек, который много пообещал и теперь придерживается своего слова.

Я поднял неподвижную руку, придерживая ее за запястье, она была мягкой и гибкой. Даже не очень холодной на ощупь.

— Посмертное окоченение отсутствует, — заметил Джек. — Согласны?

— Согласен, — ответил я, — но ведь картина посмертного окоченения не всегда одинакова. Существуют определенные условия… — Я не знал, что еще сказать.

— Если хотите, — заявил Джек, — можете перевернуть его, но и на спине не найдете никаких ран. И на голове тоже. Никаких признаков того, что его убили.

Я засомневался, но по закону я не имел права прикасаться к мертвому телу, и только накрыл его тканью.

— Ладно, — сказал я. — Теперь куда — наверх?

— Ну да, — кивнул Джек; стоя в дверях, он держал руку на шнурке выключателя, пока мы не вышли.