Меж трех времен

– Поручик Ипполитов, – щелкнул каблуками бравый офицер. – Нижегородского драгунского полка. Гощу в имении тетушки, куда, пользуясь случаем, имею честь пригласить на обед в ближайшее, удобное для вас время. – Как и студент, он смотрел главным образом на Юлю, выглядевшую в платье по здешней моде прямо-таки Цирцеей.

Мокин незаметно подтолкнул Кузьминкина локтем в бок, и тот гладко ответил:

– Благодарю вас, постараемся непременно воспользоваться приглашением…

– Вы великолепно говорите по-русски, – вежливо сказал поручик. – Приятно видеть, что родители и на другом конце света не забывали об исторических корнях… Петруша, вы не подскажете ли темному бурбону, с какими державами граничит Аргентина?

Видимо, это был намек на некий прошлый конфуз, так как студент тут же нахохлился:

– Вы снова начинаете, поручик? Честное слово, я попросту запамятовал, что Венесуэла не граничит с канадскими владениями британской короны… При чем же здесь Аргентина? Аргентина граничит с Мексикой, уж такой пустяк я помню…

– Вы себя полностью реабилитировали в моих глазах, Петруша, – с преувеличенной серьезностью сказал поручик, незаметно для студента послав Багловскому иронически-понимающую улыбку. – Господа, честь имею откланяться. Тетушка ждет к ужину, а поскольку я ее единственный, но не бесспорный наследник, приходится подчиняться установленному регламенту…

Он вновь четко поклонился, ловко вскочил в седло и отъехал.

– Восемь тысяч десятин в Орловской губернии, – сказал Петруша, усаживаясь на козлы рядом с Филимоном. – Выигрышные билеты, изрядный капитал в Русско-Азиатском банке. Будь это моя тђтушка, я бы тоже мчался к ужину, как кентавр…

– Вы циник, Петруша, – сказал Багловский.

– Помилуйте, всего лишь привык докапываться до истины…

– Ого! Уж не с нигилистами ли связались за то время, что мы с вами не виделись?

– Виктор Викторович! Уж такое совершенно не в моем характере! Любовь к истине ничего общего с нигилистическими умствованиями не имеет. Вот, например, мой дражайший дядюшка намеревается стать Наполеоном железнодорожного строительства и с вашей помощью, господа, быть может, и станет. Это бесспорная истина. Но столь же бесспорной истиной является и то, что я ради всех грядущих прибылей не стал бы корпеть над бесконечными бумагами, испещренными скучной цифирью… Мадемуазель Юлия, не сочтите мой вопрос за нескромность… Надеюсь, вы не знаете математики?

– Представления о ней не имею, – безмятежно ответила Юля. – Она меня ужасает.

– Вы меня окрыляете! Меж тем в нашем Московском университете это страшное слово – математика – слышишь ежедневно. Декарт, Лобачевский, Бернулли… Вам не доводилось бывать в Париже? Мне представляется, ваше платье сшито по последней парижской моде…

– Бывала, – сказала Юля, послав ему ослепительную улыбку, от которой сидящий вполоборота на козлах студент пришел в вовсе уж восторженное состояние. – А вы?

– Увы, не доводилось. Дядюшка прижимист, антре нуа…[2]

– Красивый город, сплошные памятники искусства, – сказала Юля. – Нотр-Дам, Эйфелева башня…

– Эйфелева? – удивился Петруша. – А что это за памятник искусства?

«Мать твою, – чертыхнулся про себя Кузьминкин. – Вот и первый прокол. Эйфелевой башни в Париже пока что нет и в помине, ее начнут строить только через десять лет…»

– Собственно, Эйфелева башня не в самом Париже, а скорее в Руасси, – сказал он быстро. – Руасси – великолепное дачное местечко неподалеку от Парижа. Монастырь был разрушен во времена революции, но башня сохранилась. Там великолепный ресторан…

На лице студента не было и тени подозрительности. Он кивнул с понимающим видом:

– Как я вам завидую, господа… Париж, Париж, ты стоишь мессы… Вы не встречали там господина Тургенева?

– Не довелось, – столь же спокойно ответил Кузьминкин. – Мы вращались главным образом в деловых сферах, едва урывая время на скудные развлечения вроде поездки в Руасси.

– Вы, бога ради, не обижайтесь, – сказал Петруша, – но если бы меня заставили стать финансистом или заводчиком, я бы поспешил незамедлительно повеситься… Я несовместим с подобной стезей, простите великодушно, господа. Это любезный дядюшка среди цифр и скучнейших расчетов чувствует себя, как рыба в воде…

Дорога до имения прошла в столь же пустой болтовне. Оно появилось неожиданно – коляска повернула, и посреди расступившегося леса возникла сказка. Белый двухэтажный домик с колоннами, не особенно и большой, но красивый, как свежевыпеченный торт. Сеть обсаженных аккуратно подстриженными кустами дорожек, ажурная белая беседка над прудом, белоснежные лодки с алой и желтой каймой, огромные кувшинки на прозрачной воде…

– Версаль! – Мокин, не сдержавшись, громко причмокнул.

– Да полноте, – беззаботно улыбнулся Петруша. – Видели бы вы имение госпожи Ипполитовой…

«Вот так прежде и выглядело, – со щемящей тоской подумал Кузьминкин. – Умом понимаешь, что где-то вдали – убогие крестьянские хаты, а вот сердце прямо-таки жаждет именно такого уютного уголка. До чего жаль, что не получится, обидно-то как…»