Меж трех времен

Они довольно-таки неуклюже разместились в запряженном парой сытых лошадей экипаже – черной коляске с ярко-желтыми, лакированными крыльями, уселись на мягких сиденьях попарно, лицами друг к другу. Эдик-Филимон с большой сноровкой взмахнул вожжами, и отдохнувшие лошадки затрусили по узкой дорожке.

Кузьминкин вертел головой, по-прежнему пытаясь отыскать нечто иное, хотя и понимал, насколько это глупо. Деревья те же, те же цветы, кусты, трава. И, разумеется, небо, птицы и не могут щебетать по-другому… Вот только воздух удивительно чистый, будто густой…

Багловский, в отличие от них, держался равнодушно, курил длинную папиросу с неприкрытой скукой. Юля заботливо поправила боссу черный галстук бантиком – такой же, как у двух других мужчин.

– Не впечатляет, господа хорошие? – пробасил Эдик-Филимон, не оборачиваясь.

– Погодите, освоитесь, в город съездим, вот где экзотика… Эге, а мужички-то налима заполевали… Барин, может, купим? Чтобы с гостинцем заявиться?

– Попридержи лошадей, – кивнул Багловский.

Кузьминкин во все глаза таращился на встречных – два мужика с ленивым видом шагали им навстречу, бородатые, в длинных поддевках, в шапках, напоминавших

формой гречневики[1]. Еще издали они сдернули шапчонки и низко, чуть ли не в пояс, поклонились.

– О! – тихо сказал Мокин. – Вот это мне нравится, знает свое место здешний гегемон… И не знает, что он гегемон…

Тот, что пониже, держал здоровенную рыбу на продетом сквозь жабры гибком пруте.

– Продашь налима? – рявкнул с козел Филимон. – Барин четвертак даст.

– С полным нашим уважением, – ответил мужичонка, кланяясь. – Налим знатный, печенка, эвона, выпирает…

Достав кожаное портмоне, Багловский покопался в звенящей кучке мелочи, выудил серебряный четвертак и небрежно бросил хозяину рыбины. Тот поймал монетку на лету, уложил налима на козлы, под ноги кучеру, поклонился, не надевая шапки:

– Премного благодарны…

– Благодать какая, – прямо-таки растроганно сказал Мокин, когда коляска отъехала подальше. – «Барин», «премного благодарны…» Хочу тут жить!

Багловский усмехнулся:

– Вообще-то, через четверть века этакие пейзане начнут усадьбы поджигать, но уж вам-то оказаться врасплох застигнутыми не грозит… Смотрите, господа! Узнаете?

Кузьминкин моментально узнал стоявшую на пригорке церквушку, мимо которой они проезжали в своем времени – только тогда она была полуразвалившейся, жалкой кирпичной коробкой с выбитыми окнами, лишенной маковки, а сейчас выглядела новенькой, белая с темно-зелеными линиями и темно-красной крышей, а маковка с крестом сияла золотом.

– Впечатляет? – поинтересовался Багловский так гордо, словно это он построил маленькое чудо.

– Впечатляет… – сознался Мокин. Коляска долго ехала среди редколесья и зеленых равнин – и они понемногу начинали привыкать к другому времени, перестали вертеть головами, не видя ничего интересного. До тех пор, пока впереди не показались мирно беседующие люди – один держал в поводу лошадь, белый китель издали бросался в глаза.

– Ага, – быстрым шепотом сказал Багловский. – Вон тот – студент, племянник хозяина. Лоботряс потрясающий, дуб дубом, приготовьтесь, Юленька, к тому, что ухаживать начнет, – ну, разумеется, со всем тактом, как-никак мы в приличном обществе… Офицера я не знаю, кажется, родственник соседей, тут верстах в пяти еще одно имение, побогаче…

Беседующие не без любопытства уставились на приближавшуюся коляску, офицер отвел лошадь в сторону от дороги.

– Все, – еще тише сказал Багловский. – Соберитесь, вступаем в долгий и непосредственный контакт…

Офицер выглядел невероятно подтянуто и браво – в белейшем безукоризненном кителе, столь же белоснежной фуражке с алым околышем и сияющей кокардой. Сверкали сапоги, сверкала надраенная рукоять шашки в черных ножнах, сверкали золотые погоны.

Студент рядом с ним выглядел, конечно же, не в пример менее импозантно: светло-серая тужурка с черными контрпогончиками, украшенными начищенным вензелем «Н I», хотя и сияла золотыми пуговицами, в сравнении проигрывала. Золотой перстень на пальце студента особой авантажности не прибавлял.

– Господин Багловский? – воскликнул кудрявый молодой человек, отнюдь не похожий на дебила, но, несомненно, отмеченный неизгладимой печатью лени и разгильдяйства. – То-то дядюшка вас ждал… Из города коньяк привезли, стерлядь… Я, признаться, истомился в предвкушении…

– Вы, Петенька, неисправимы, – непринужденно сказал Багловский. – На вашем месте я бы помог дяде составить расчеты…

– Виктор Викторович, но там же математика! – с неподдельным ужасом воскликнул студент. – Меня она погружает в неизбывную тоску самим фактом своего существования…

– Позвольте представить, – сказал Багловский. – Петруша Андрианов, названный так, имею подозрения, в честь незабвенного Петруши Гринева… Племянник Сергея Венедиктовича. Наши долгожданные аргентинские гости – господин Кузьминкин, господин Мокин, его племянница, мадмуазель Юлия Белевицкая…