Между

– Что-нибудь придумаем. Я не отдам тебя ему. Он уедет когда-нибудь.

– Любимый мой, бежим. Сейчас, немедленно. Ты же можешь…

– Нет. Он настигнет нас, он казнит…

– Он казнит нас здесь, он узнает…

– Ты веришь мне? Я всегда знал, знал, когда смогу победить, – и я сейчас знаю: для нас безопасность – здесь! Марх не тронет нас, поверь. Только в Тинтагеле нам не грозит беда!

– Милый, не-е…

Он зажимает ей губы поцелуем.

До рассвета так много времени – и так мало!

Марх прошелся губами по ее лицу. Оно было солоно.

– Ты плачешь? Почему? Тебе плохо?

– Нет-нет, – прошептала она.

– Я с тобой. Я никогда не оставлю тебя.

– Я знаю.

Бранвен не смогла сдержаться – и слезы хлынули из глаз.

– Что с тобой?

– Просто… – она сглотнула, – текут. Пусть… неважно.

Марх осторожно стер ее слезы.

– Можно, – прошептала она, – я попрошу?

– Что?

– Уйди до света. Я не хочу видеть… не хочу, чтобы видел ты…

– Я бы полюбовался, – в его голосе слышалась улыбка.

– Не сейчас… пожалуйста.

– Хорошо.

Оставшись одна, Бранвен вцепилась зубами в меховое одеяло, чтобы никто не услышал ее рыданий.

Ни ласки, ни забота, ни любовь – ничто из бывшего в эту ночь не принадлежало ей.

…уж лучше быть просто вещью, чем терпеть нежность, не тебе предназначенную.

Кромка ненависти: Друст

День.

Другой.

Третий.

Неделя. Хуже вечности.

Днем ты всегда окружена дамами, мне не проскользнуть к тебе.

Ночью ты делишь ложе с дядей.

Едва подумаю об этом – убить его готов.

Хотел бы я, чтобы твоим мужем был бы кто-то другой. Я бы не раздумывал, одной стрелы бы хватило!

Но его… не могу. Ненавижу, хочу убить… тебя не хочу так, как мечтаю убить его! – но не трону.

Он мне отец… больше, чем отец.

И нет выхода. Разве горло себе перерезать.

С глазу на глаз.

– Друст. Ты можешь объяснить мне, что происходит?

На миг у сына Ирба оборвалось сердце – но он ничем не выдал. Он понял: король спрашивает, а не обвиняет. Он не знает ничего.

Притворяться незнающим было бы неосторожно:

– Происходит? С королевой?

– Да.

Марх сцепил пальцы, прошелся по покою, не глядя на племянника. Вдруг резко обернулся:

– Почему?! Ты знаешь?

Друст опустил голову, покачал: нет.

Произнести слова лжи он не мог. Сказать правду – тем более.

– Она боится меня, как будто я чудовище. Почему?! – взревел Марх. – Ты лучше всех знаешь ее, ты месяц прожил в Ирландии…

– …больше, – безотчетно поправил Друст.

– …так ответь: ПО-ЧЕ-МУ?!

– Я… – Друст проглотил комок в горле, – я не знаю.

На миг ему захотелось броситься – из окна на острые прибрежные камни. Или – к ногам дяди с честным признанием.

Он закусил губу и еще раз покачал головой.

Похоже, Марх ожидал именно этого ответа.

Он подошел к наследнику, взял его за подбородок, заставил распрямиться…

…Друст снова испугался – «знает!» – но почти сразу понял: нет, не гневается. То есть гневается, но не на него.

– Слушай меня. Я хочу уехать. Летом королю надо объезжать страну. А ты останешься здесь. С ней.

Друст едва не подпрыгнул. И понадобилось вдесятеро большее усилие, чтобы скрыть радость.

– Помоги ей привыкнуть к Корнуоллу. Она знает тебя, она тебя не боится, я же вижу. Помоги ей полюбить эту землю. Обещаешь?

– Я… я постараюсь.

– Не оставляй ее одну. Не давай ей быть наедине с ее страхами. Будь всегда рядом. Ты понял?

Друст в первый раз за весь разговор посмотрел Марху в глаза и сказал совершенно искренне:

– В этом, государь, ты можешь не сомневаться.

Кромка предательства: Друст

Дядя, ты приставил волка стеречь овец…

Ты мне доверяешь, как прежде, не зная, кем я стал теперь.

Прости меня, дядя. Ты мне доверяешь – а я рад обмануть твое доверие.

Прости… я говорю это слово, хоть знаю: прощения мне нет. И быть не может. И не будет, если ты узнаешь.

А ты узнаешь – рано или поздно. И казнишь. И больше не будет метаний между предательством и стыдом.

Я дорого бы дал, чтобы не было того безумия на корабле, что захлестнуло нас обоих… но уже поздно. Назад нет пути, и я не отступлюсь от Эссилт.

Пусть я предатель и вор… Эссилт мне дороже, чем ты, чем моя честь, чем всё, что прежде было в моей жизни.

Я лгун… подлый лгун… пусть! Это моя жизнь, и я вправе выбирать, что мне дороже – любовь или честь.

И я выбираю – любовь.

* * *

Днем королева рукодельничала с дамами, она смеялась и пела – то свои, ирландские, то быстро перенимала от них здешние, она была весела и приветлива, и все – и дамы, и эрлы, и челядь – были просто очарованы ею, молодой и прекрасной.

А Эссилт с нетерпением ждала ночи, когда раздадутся одной ей слышимые звуки арфы и призрачными соловьями полетят по покою, и она пойдет за ними, и придет под исполинскую сосну, и он будет ждать… и до света будет так долго… и еще дольше до приезда короля.

День за днем.

Неделя за неделей.

Луна за луной… но серп стареющего месяца путается в ветвях сосны, и всякому счастью рано или поздно приходит конец.

Особенно счастью украдкой. Украденному.

– Они – любовники, говорю тебе! – с гневной радостью твердил Андред.

Деноален и не спорил. Глупо спорить с очевидным.

– А теперь, когда король уехал, они потеряли всякий стыд! Он всё время проводит с ней.

– Господин, это может быть приказ Марха…