Вкратце она выглядит так.
Материалы следствия показывают, что один лишь Михаил Нагой, дядя царевича, упорно твердил об убийстве, хотя сам не был свидетелем происшествия и, согласно опросу других очевидцев, был в то время «мертв пиян». Другой дядя, Григорий Нагой показал, что все «почали говорить, неведомо хто, что будто зарезали царевича»; еще один Нагой, Андрей Федорович, – что «царевич лежит у кормилицы на руках мертв, а сказывают, что его зарезали, а он того не видел, хто его зарезал». Непосредственные свидетели, малолетние товарищи Дмитрия по игре в ножички, рассказали, что «играл-де царевич в тычку ножиком с ними на заднем дворе и пришла на него болезнь – падучей недуг – и набросился на нож».
Мамка Василиса Волохова, которую называют годуновской шпионкой и участницей заговора, как выяснил Скрынников, вовсе не была прислана в Углич правителем, а состояла при царевиче с давних пор. Царица сама не видела, как погиб сын и, колотя поленом мамку, виновную в недогляде, первая, непонятно с чего, закричала, что Дмитрия зарезал сын Волоховой. С этого и начался кровавый мятеж.
Конечно, весьма вероятно, что комиссия Шуйского вела расследование однобоко, давила на свидетелей, фальсифицировала протоколы и т. д. Однако помимо документов имеются и другие доводы, логические, которые развенчивают миф о «выгодности» убийства для Годунова.
Во-первых, в то время все еще надеялись, что Федор и Ирина, которым было по 34 года, произведут потомство (и вскоре действительно родилась дочь).
Во-вторых, даже при ранней смерти царя Годунов мог и дальше править от лица царицы-сестры. Ему некуда было торопиться, устраняя весьма гипотетического соперника.
В-третьих, если бы началась борьба за трон, у слабого клана Нагих не было никаких шансов на победу – в Москве имелись куда более сильные боярские партии, тоже породненные с царским домом.
Наконец, в-четвертых, очень уж странно был выбран момент для столь скандального преступления: на севере шла тяжелая война со Швецией, на юге готовился к нашествию крымский хан. Если Годунов и планировал убийство царевича, это можно было бы сделать в менее критической ситуации, без риска добавить к внешним проблемам внутренние.
В общем, по мнению немногочисленных, но авторитетных сторонников годуновской невиновности, Борису не должны были являться «мальчики кровавые в глазах». Если же снять с Годунова вину в убийстве восьмилетнего ребенка, этот исторический деятель сразу предстает в совершенно ином свете: «финик» не «финик», но, пожалуй, один из самых симпатичных правителей в отечественной истории.
Угличское следственное дело. 1591 г.