Скорее всего, это странное «политбюро» составилось импровизированно, само собой. Схватка за первенство внутри него была совершенно неизбежной и началась сразу же.
Годунов здесь был не на первых и даже не на вторых ролях. Его родство с царицей не имело особенной важности – не то что Ирина, но и ее муж никакой реальной силой не обладали.
За Иваном Мстиславским стояла партия бывших удельных, за Никитой Захарьиным – партия московских бояр, за Иваном Шуйским – боевые соратники и мощный клан Шуйских. Участие в совете двух любимцев мертвого царя, незнатных, молодых, происходивших из ненавистной Опричнины, казалось делом временным.
В этой ситуации Годунов и Бельский повели себя по-разному: первый ушел в тень и занял выжидательную позицию, второй ринулся напролом.
У Богдана Бельского, вероятно, и не имелось иного выхода. При решении вопроса о престолонаследии участь младших братьев бывала незавидна; попечитель Дмитрия не мог не разделить судьбу своего подопечного, если бы того оттерли от престола.
Это, собственно, и произошло, причем сразу же, чуть ли не в первый день по смерти Грозного. Прежде чем начать выяснять отношения между собой, старшие члены совета сплотились вокруг Федора – представителей старой знати объединяла неприязнь к Нагим, родственникам вдовствующей царицы Марии. Всех их, вместе с младшим царевичем, отправили в ссылку, в Углич. Борис Годунов, разумеется, был на стороне Федора, так что Бельский оказался в одиночестве, но не сдался.
«Регентский совет».
Это был человек энергичный, смелый, авантюрного склада. Пользуясь должностью оружничего, начальника царских арсеналов, он попробовал устроить военный переворот: привлек на свою сторону столичный стрелецкий гарнизон и занял Кремль.
И здесь произошло нечто беспрецедентное. На Пожаре, то есть на Красной площади, собралась огромная толпа горожан. Народ ворвался в крепость, разогнал стрельцов и чуть не разорвал Бельского на части. Неудавшийся диктатор был арестован и отправлен в ссылку (откуда будет впоследствии возвращен Годуновым и еще не раз появится на страницах нашего повествования).