Между двух миров (СИ)

Окна комнаты выходят на площадь Улья и тебе хорошо виден черный, как дамарит, Сато Рау. Неблагодарное сердце. Черный прямоугольник — символ вероломства людей. Напротив него растет новое Древо — отель, казино, бары и рестораны. Древо раскинулось гигантскими ветвями и тянется кроной все выше и выше. Ты не хочешь смотреть и задвигаешь шторы, но память услужливо дорисовывает и улицу, и площадь, и туманный канал, где длинные лодки — хогги мерно покачиваются на молочных волнах, а перевозчики-халли кутаются в непроницаемые плащи.

Порт совсем рядом. Он выглядывает из тумана двумя узкими башенками Ткачей. Ты слышишь призывный горн эртхаала и застываешь, вцепившись в мягкую, бархатную ткань цвета сливочного мороженого.

Ты помнишь огни на мостике, рифлёные ребра, тяжелые, взмыленные бока парусины, как гигантское тело плавно меняет траекторию, как стекает конденсат по внутренним переборкам и сокращаются мышцы на брюхе, перекачивая тонные воды от глотки в хвост, а через поры под давлением вырываются клубы пара.

Ты скучаешь по дому.

Ты или она?

Ты отходишь от окна и садишься в кресло. Вся мебель в комнате от Ариоко Дацани и сделана из прозрачного, гибкого кассия. В центре, в метре от пола, висит кровать, застеленная шелковым покрывалом.

Все Дома Кауров похожи друг на друга. Стерильный минимализм, чем меньше вещей, тем проще поддерживать нейтральный энергетический фон.

— Анна, тебе налить? — спрашивает Бэль. На маленьком столике рядом с ней зеленоватый палисс, в крутобокой бутылке с печатью дома Серахье, бутылка красного кахорского и чайник с белым чаем. Бэль знает о твоих слабостях и пристрастиях много, но за тридцать лет ты уже привыкла отказывать себе во многом из того, что любишь.

— А кофе у тебя есть? Желательно черный, с сахаром.

— Только не говори, что ты тоже из тех, кто подсел на эту коричневую гадость.

Лицо Бэль не выражает брезгливости, оно ничего не выражает, у каур дэ роа почти отсутствует мимика, кожа белая, гладкая и натянутая на череп, как на барабан, но эхо пренебрежения ты чувствуешь. Ответа не требуется и ты молчишь.

В полной тишине расцветает портал и появляется доктор Меррато.

Черный строгий костюм висит на костлявой фигуре, водянистые глаза подтекают, он склоняет голову, выражая почтение, и проходит к тебе. Ставит на пол чемоданчик, открывает и достает ампулу и шприц. Ты закатываешь рукава, расстегиваешь манжету, ткань промокла и прилипла, попытка размотать причиняет боль.

Бэль ставит свой стакан на столик, подходит и опускается перед тобой на колени, ты видишь как у нее размываются зрачки, она любит боль и впитывает её, как губка.

В конце зимы варлаки сбрасывают шипы, весной, как почки на деревьях, пробиваются новые, набухают, слезятся, маленькими черными нарывами, им нужно много ультрафиолетового излучения и сухая, пресная среда, никакой соли и никакой воды. Сопредельные штаты идеальное место, особенно в летний сезон, когда перекрывают воду и чистят фильтры, если бы не одно «но», бесконечное волновое излучение. Высокая степень восприимчивости к микро, радио, электромагнитным волнам. В зародышевом состоянии шипы реагирует на все, даже на очень громкий звук, и хотя татуировка смягчает удар, рассеивает множественные атаки, часть все — таки приходится пропускать через себя. Жажда вызывает спазмы, стягивающие манжеты мешают энергообращению и сжимают сосуды, так сильно, что кровь застаивается, и появляются гематомы и поэтому сейчас твои руки фиолетово — зеленые от запястья до локтя. Доктор делает уколы и два поперечных надреза, выпустить кровь, прочищает каналы, смазывает поврежденные ткани липким секретом эрга. Ты откидываешься в кресле и закрываешь глаза.

Ты считаешь шипы атавизмом, от которого давно надо избавиться. Война окончена и вы не охотитесь на себе подобных, они потеряли смысл. Вот только служители Дома Ратхи, к сожалению, утратили память о том, как изменить конфигурацию оболочки.

Душные и влажные, как тропические ночи, видения набрасываются из темноты. Белые, студенистые, как медузы эрги, гигантские глубоководные черви оплетают твоё тело, ты слышишь смех Бэль и видишь мерцающие огни портовых доков. Ты видишь лицо мальчика. Он хищник, он щурится, продолговатыми, острыми, как бритва, зрачками пронизывая вечерний сумрак, за тонкими губами острый ряд зубов, он охотник. Тело узкое, гибкое, сильное. Он улыбается тебе, в его улыбке нет бога, он переплетение голода, жажды и темноты, скрестив ноги, он плывет через туманный канал, отталкиваясь длинным шестом, хогг у него цветастый и яркий, с ядовитой красной бахромой по краям. Здесь, в чаще города, в холодном доспехе каменной кладки, он проплывёт мимо. Он сыт.

Ты просыпаешься. За окном все так же темно, царствует Эбо, гудят эртхаалы, перемигиваются координаторские вышки.

Ты поднимаешься, надеваешь халат и идешь в ванну. Бэль ушла, ты предоставлена сама себе.